вспомнить, как говорится, матчасть. Ты же в курсе, что у гнори и перитонов нет своего дома.

Я неоднозначно качаю головой.

— Они переходят из мира в мир, захватывая территории, — продолжает Вениамин. — Если им оказывают сильное сопротивление, они уходят, но возвращаются через некоторое время, чтобы довести начатое до конца. Узнай у того, с кем ты водишься вопреки всеобщему неодобрению, про место, откуда он родом, и тебе всё станет понятно.

— Вы говорите об Эдзе? — спрашиваю я. Первое имя, которое приходит в голову, с такой-то характеристикой. Затем я поправляюсь: — То есть, о Миллуони?

Бен-старший кивает в знак подтверждения.

— Извините, — говорю я. — Но вы уверены? Откуда такая информация? Не могла же она достаться вам так легко.

Брови Бена-старшего ползут вверх.

— Легко? — он хмыкает и тут же хватается за сердце. Я испугано вскакиваю, но это лишь обман: губы старика растягивает улыбка. — Я вообще-то чуть Богу душу не отдал, а она говорит, мол, легко!

— Не смешно, — заверяю я.

Шаги в коридоре заставляют нас обоих напрячься. Бен-старший быстро опускается в кровати, принимая лежачее положение.

— И ещё кое-что, — произносит он уже на всякий случай шёпотом. — Передай Дмитрию, что в штабе определённо точно есть стукачи. Пусть внимательнее будет.

Как только Вениамин замолкает, дверь палаты открывается.

— У них в автомате с едой только овощи и фрукты, — произносит Бен, появляясь передо мной. — Я такое жрать не собираюсь, я что, корова, что ли? Придётся медленно умирать с голоду.

— Ну, овощи — это полезно.

— Ну, овощи — это полезно, — передразнивает меня Бен. Пока он ставит пластиковые стаканчики с кофе на тумбочку, оказываясь спиной к деду, я вижу, как Бен-старший едва заметно улыбается. — Не припомню, чтобы назначал тебя на должность своего диетолога.

Я закатываю глаза. Беру один из стаканчиков с кофе и отхожу к окну, позволяя внуку и деду побеседовать наедине. На мне до сих пор ничего, кроме нижнего белья и простыни, а кофе на вкус напоминает мыльную воду с какао, но это беспокоит меня ещё меньше, чем полное отсутствие звукоизоляции в палате и вместе с этим перебойный лай двух дворовых собак. Единственное, что теперь не даёт покоя — мысль о предателе в стенах штаба.

Оборотни не могли сами попасть на этаж с камерами, чтобы выпустить преступников, как и затем проникнуть в морг. Кто-то должен был открыть портал, а это значит, что правило «никому нельзя доверять» отныне имеет ещё более жёсткие границы.

— Ну как кофе, коротышка? — спрашивает Бен.

— Далеко не карамельный латте, — отвечаю я, не отрывая взгляд от пейзажа за окном.

В скольких из тех, кого я знаю, я уверена?

— Коротышка? — смеясь, уточняет Вениамин. — Дрон, ты себя-то в зеркале когда последний раз видел? От горшка два вер…

— ДЕДУШКА!

Я упускаю шикарную возможность издеваться над Беном до конца его дней и вместо этого говорю:

— Я кое-что забыла в палате.

Ставлю стаканчик с кофе на подоконник. Слишком близко к краю; стаканчик падает на пол, едва не забрызгивая содержимым, которому до кофе как до Китая — раком, мне ноги.

Бен привстаёт со своего стула, обеспокоенно глядя на меня.

— Компания мне не нужна. С Эдзе я справлюсь.

Похоже, я в принципе единственная, кто может с ним сладить.

Выхожу в коридор и, проходя половину обратного пути, замечаю тех, о ком говорил Бен. Лия, Даня и Артур. Все трое заняли скамейки, хаотично растянувшись на них: Артур занимает одну полностью, но так как скамейка слишком маленькая, чтобы уместить на себе всё его тело, ноги парня, вытянутые вперёд, мешают проходящим мимо; Лия с Даней сидят на другой — Лия положила голову Дане на плечо, а тот откинулся затылком на стену позади. Все трое выглядят не лучше меня. Я вижу, что Данина правая рука покоится на животе в специальной повязке через голову.

Они спят, и только поэтому мне удаётся проскочить в палату незамеченной. Правда, Эдзе уже не один.

— Лукас, — говорю я, замирая на месте. — Привет.

— Здравствуй, — кивком приветствует Лукас.

— Есть разговор, — я обращаюсь к Эдзе. — На другую тему, — сразу добавляю, чтобы его не спугнуть.

— Отец, мне выйти?

Ох, Лукас! Покорный, привязанный к отцу настолько сильно, насколько Шиго, его младшая сестра, того же отца ненавидит.

Лукас тянется к Эдзе. И это видно кому угодно, кроме Эдзе.

— Зависит от Славы, — Эдзе, приподнимая одну бровь, переводит взгляд на меня. — О чём разговор, красавица?

— О месте, откуда вы родом. Как я понимаю, вы там больше не живёте. Есть причины?

Лицо Эдзе меняется в секунду. Более искреннего удивления мне ещё не удавалось встретить.

— Неожиданно, — растерянно произносит он. — Допустим, я родился и вырос, а также благополучно сбежал, когда понял, что всё вокруг ни что иное, как утопия, из Проклятых земель.

— Гнори приходили к вам, верно? Они хотели захватить Проклятые земли.

Эдзе напрягается. В одно движение он спускает ноги с кровати и оказывается в вертикальном положении. Но ко мне не подходит, словно оставляя расстояние для манёвра.

— Однако, насколько мне известно, Проклятые земли всё ещё заселены, — продолжаю я. — Значит, местным жителям удалось договориться с колонизаторами? А вы говорили, прогнать их нельзя, только убить!

— Потому что вариант, который выбрали народы Проклятых земель, вам не подойдёт.

— Почему?

— Вы, люди, слишком честные. И бесхребетные.

— Так что вы сделали? — не унимаюсь я.

— Мы предложили им более выгодную добычу, позволив использовать Проклятые земли как проходной пункт в другой, более густо населённый мир. — Лукас ничего не произносит вслух, но за него это делает выражение разочарования на лице. — Да, — отвечает Эдзе, замечая это. — Иногда в том, чтобы запачкать руки в крови, нет ничего плохого.

— В чужой крови, — напоминаю я.

— Разве есть разница?

Для него — может и нет. Но ведь у медали две стороны. А потому, могу поклясться, те, к кому Эдзе направил гнори, были бы с ним ох как не согласны…

… если бы были живы.

* * *

Через несколько часов меня выписывают и разрешают вернуться в штаб. Бен предлагает открыть портал, но я хочу пройтись по городу.

То, что я вижу на улицах, разрывает мою душу.

Всё по-прежнему и одновременно с этим ничто не осталось таким же. Это странный парадокс. Я смотрю на прохожих, на здания, на небо и осознаю, как потускнели краски, которым я раньше не придавала значения.

— Скольких не стало? — спрашиваю я у Дани.

Он мрачно глядит на меня. Тяжестью тонны бетонных плит на меня обрушивается осознание собственных слов.

«Скольких не стало?» Серьёзно,