— День добрый, — окликнул Колосов. — Венедикт Васильевич, это вы?

В окно высунулась Иванова — в белом халатике с короткими рукавами, тут же исчезла и через минуту снова; возникла перед начальником отдела убийств уже на посыпанной гравием дорожке — негодующая, розовая и весьма от этого похорошевшая.

— До каких пор будет продолжаться этот произвол? — Руки ее поднялись, словно она намеревалась впиться в колосовскую рубашку, но тут же опустились. — Я вас или не вас спрашиваю? Или у нас уже совершенное беззаконие?! Его же опять посадили, а он ни в чем не виноват! Судья его выпустила до суда под залог. А вы… Да как вы смеете не исполнять судебные решения?!

— Юзбашева не я посадил на этот раз, Зоя Петровна. Обращайтесь в прокуратуру, в Москву. Решения вашего милосердного судьи никто не отменял, но в настоящее время Юзбашев задержан не по краже, а по обвинению в убийстве. — Тут Никита слегка покривил душой: этолога задержали на десять суток. Обвинение ему пока предъявлено не было.

— В убийстве? Кого? Нинель Григорьевны?

— На его одежде обнаружена кровь группы потерпевшей.

— Но Женя сказал мне, что Костька порезался!

— Порезаться можно при различных обстоятельствах, Зоенька Петровна.

— Но он не убийца!

— Вы так в нем уверены?

— Конечно.

— Вы, значит, так его любите?

Она отступила на шаг. Лицо ее дрогнуло. Было видно, что ей трудно говорить.

— Да, да, да! Не отнимайте его у меня, не ломайте нам жизнь. Пожалуйста, ну прошу вас!

— Вы никогда не замечали, что Юзбашева интересуют пожилые люди?

— В каком смысле?

— В этом самом.

— Нет, никогда ничего подобного. Что за чушь?

— Вы врач, значит, можете судить вполне профессионально: как он вообще, а? Нормальный мужик?

Она смерила Колосова ледяным взглядом, ответила с плохо скрытым презрением:

— Думаю, многие, кого я знаю, могли бы ему во многом позавидовать.

— Да? Зависть — скверное чувство. Пережиток. Я вот стараюсь его полностью в себе истребить. А где вы сами были в тот четверг, Зоя Петровна?

— Я? Как где? Здесь. Наши за деньгами уехали. Надо же было кому-то остаться. И потом… ну, мне не хотелось видеть, как они там будут обращаться с Костей. Я ведь говорила ему, чтобы не ездил туда — все равно ничего, кроме унижения, не получит. Бог с ними, с деньгами. Но он упрямый, как мул. Всегда делает так, как решил. Ну, я н не хотела, чтобы его топтали там у меня на глазах, вежливо давая понять, что имеют дело с презренным вором. Они и так все меня тут осуждают, хотя и молча.

— За что?

— За то, что внесла за него залог.

— Верность, оказывается, не покинула сей бренный мир, Зоя Петровна.

— Что-что?

— Хотел бы, чтобы и за меня вот так… заступились. Но, — Никита усмехнулся, — кому везет в картах, на любовь рассчитывать не приходится. А насчет Юзбашева вашего… Хотите ему помочь?

— Конечно!

— Тогда скажите мне, только честно: вы сами кого-нибудь подозреваете теперь?

Иванова решительно покачала головой: нет.

— Я конкретизирую вопрос: ваши коллеги порядочные люди?

— Естественно.

— Нормальные?

— Естественно!

— И вы ничего этакого ни за кем… ну как врач… Иванова с изумлением смотрела на Никиту. И вдруг лицо ее скривилось от уже не сдерживаемого презрения:

— Да вы с ума сошли! Как вам не стыдно нас… их обвинять! Как вы можете?

Колосов еле устоял, чтобы не плюнуть в сердцах: бабье. Что с него возьмешь, кроме визга, истерики и р-р-роковой любви?

Олега Званцева он увидел на крыльце его избушки. Тот неумело орудовал молотком, пытаясь сколотить грубое подобие ящика.

— С утра и уже в трудах. Здравствуйте, Олег.

— Здравствуйте. Есть новости?

— Пока нет. Вы точно сговорились тут, я все же не почтальон.

— Послушайте, но ведь то, что произошло, Никита Михайлович, это ни в какие ворота… Нинель Григорьевна… Что все-таки случилось? За что ее убили? Кто? — Званцев обхватил короткими ручками ящик, испуганно взирая на Колосова. — Мы чуть с ума тут не сошли. Что все-таки это? Вы мне можете объяснить?

— Происходят одно за другим серийные убийства, Олег. Слышали такой термин? Калягина и Балашова, к сожалению, не единственные жертвы. Есть и другие. Скрывать это больше не хочу.

Званцев уронил ящик себе на ногу и приглушенно выругался.

— Кто-то убивает пожилых людей. Намеренно их выбирает, понимаете? Кто-то, обитающий неподалеку от этого чудесного места. Давайте-ка где-нибудь присядем, Олег, согласны?

Они опустились на ступеньки. Званцев снял свою любимую панаму, с которой не расстался даже в дождливый день, вытер вспотевшую макушку и жалобно попросил:

— У вас сигаретки не найдется? От таких известий прямо…

Никита достал. Они закурили.

— После известных событий прокуратура очень заинтересовалась вашей базой, — солгал Колосов с непроницаемым лицом. — На днях сюда приедет следователь, ждите. Думаю, от вас потребуют полный отчет о всех проводимых вами исследованиях.

— Да пожалуйста, мы разве скрываем? Можно и сюда не ехать, а ознакомиться в институте с исчерпывающими документами. А отчеты мы каждый квартал здесь составляем и направляем в…

— Прокуратуру интересует не программа профессора Горева, Олег.

— А что?

— Кое-что иное.

— Что именно?

— Ваша программа. Не знаю уж, как она у вас там называется, но слышал, что следователь связывался с кем-то из институтских сотрудников и вопрос шел о какой-то программе по изучению патологии поведения приматов.

Званцев глубоко затянулся.

— Ну а кто что скрывает-то? — спросил он пылко. — Пусть приезжают, я им все и по этой теме представлю. Что в этом тайного?

— Ну это не мне судить, что тут у вас тайное, что явное. Я слабо разбираюсь в вашем предмете. Следователь гораздо лучше. Он человек с университетским образованием, ба-алыпой умница. И знаете, он очень, очень заинтересован вашими тут делами, — Никита интимно понизил голос.

— Вы так говорите, словно мы тут водородную бомбу изобретаем, — фыркнул Званцев.

— Не знаю, что вы тут изобретаете, но опыты свои отчего-то держите в секрете. Я давно это заметил.

— Нет никакого секрета!

— Я с Юзбашевым беседовал. Так он кое-что мне поведал любопытное. О некоем зарубежном фонде, чьи средства порой расходуются несколько, я бы сказал, волюнтаристски. О каких-то опытах над животными, которые он пытался тут у вас прекратить, за что вроде и пострадал безвинно.