— Он был в крови и искал йод?

— Да, он обо что-то порезался. Я слышал, как он стучал к Балашовой, — у той аптечка есть в кабинете.

— Но ему не открыли.

— Ее там не было.

— Откуда шел окровавленный Юзбашев?

— Откуда, простите, мне это знать?

— А сами вы куда направлялись?

— Я? Я шел вниз.

— Зачем?

— Так просто.

— Вы кого-то искали в институте?

— Нет.

— Вы искали, Женя. Не надо опускать голову, смотрите мне в глаза. Пожалуйста. Вы искали Балашову, так?

— Я не искал ее!

— Вы меня обманываете, это скверно. Прошлый раз мне так понравились ваши рассуждения о женщинах. Я проникся к вам доверием. А вы, Женя, так теперь со мной нехорошо поступаете. Я-то считал, что человек, имеющий столь мудрый взгляд на мир, просто не может позволить себе ничего дурного, но вы разочаровываете меня своей неискренностью.

Лаборант облизнул губы. Глаза его подернулись обидчивой влагой. Коваленко за своим столом вытянул шею, прислушиваясь к тону этой странной беседы: «Никита знает, что делает, однако как он чудно с ним говорит. Точно с больным».

— Вы действительно считаете, что… я прав? — прошептал лаборант.

— Да, Женя. После нашего с вами разговора у меня глаза открылись. Я увидел женщин в новом свете. Они точно все феминистки, неспособные составить счастье настоящего мужчины. Я вам даже больше скажу, я достал фотографию любимой мамочки, поставил ее на стол перед собой, потом… Потом мне захотелось проделать то, что в таких случаях проделываете вы.

Лаборант залился багровым румянцем.

— И вы не осуждаете меня? — спросил он.

— Нет. Я вас ПОНИМАЮ, Женя. Я вам друг. Видите, как я с вами искренен? — Никита приблизился к нему и положил руку ему на плечо. — Ну же, ответьте мне тем же. Я ведь прошу вашей помощи, ну? Кого вы ждали? Кого вы искали в институте?

— Олега.

— Званцева?

— Да. И Ольгина тоже.

— Зачем они вам потребовались?

Суворов поднял на Колосова глаза. И тому показа-лооь, что вот-вот он услышит от лаборанта нечто очень важное, но… тут скрипнул стул под Коваленко. Суворов вздрогнул и ответил явно не так, как хотел вначале:

— Я думал, что мы вместе вернемся в Новоспасское, одной электричкой.

Момент был явно упущен. Тончайшая нить, протянувшаяся между ними, оборвалась. Колосов мысленно выругался: и вся эта комедия ни к чему оказалась.

Коваленко, воспользовавшись паузой, записал данные лаборанта, предупредив, что в ближайшие дни он не должен покидать территорию базы.

— Теперь можно идти? — спросил Суворов. Колосов молча кивнул, На пороге лаборант обернулся, но ничего не сказал.

— Ну, теперь Мещерского пощиплем? — спросил Коваленко, хищно потягиваясь.

— Нет, сначала я пойду посмотрю, как там с Юзбашевым дела обстоят. Мещерского я допрошу последним.

— А Ольгина, Званцева?

— С этими пусть пока москвичи беседуют. Я с ними хочу встретиться в другой обстановке — на базе.

— Ты его все-таки щадишь, — Коваленко вздохнул. — И чем этот Олег так тебе потрафил?

Никита хмыкнул, вспомнив свою первую встречу со Званцевым — как тот освободил его пораженную экземой руку от перчатки, как это деликатно у него получилось. А потом они пошли к клеткам, и там был этот Хамфри с грязными лапами. Слава богу, этот жернов с души свалился: обезьяны к убийству Балашовой отношения не имеют. А значит, клетка была действительно заперта.

— Ты вот рассказывал, этот Званцев изучает какую-то там патологию поведения приматов, — продолжал свою мысль Коваленко. — А знаешь, как в детской присказке? «У кого чего болит, тот о том и говорит». Что — старухи, это не патология разве?

— Я им займусь, когда ситуация окажется более благоприятной. Сейчас тут слишком шумно. Они люди серьезные, Слава, и разговаривать с ними надо серьезно. И знать что спросить. Я пока еще не созрел для этого. Интересного они нам все равно ничего сообщить не могут или не хотят. Иначе Стрельников давно бы с новостями пришел. Он же их допрашивал. А значит — пусть пока живут без моей компании.

— Ну, как знаешь. Ты же у нас командир.

— Это мое дело. И я доберусь до его конца.

— Бог в помощь. Ну, куда теперь?

— Ты узнай обстановку, ну общую, у Стрельникова, а я вниз. Там экспертно-криминалистическая лаборатория с Петровки во дворе стоит. Шикарная машинка. А заодно и на местного Тарзана полюбуюсь.

— На кого?

— На Юзбашева. Опять он влип по самые уши.

* * *

Кримлаборатория на колесах действительно радовала глаз: иномарка, напичканная самой различной аппаратурой от компьютеров, средств связи и видеокамер до специальной научной техники самого нового поколения. Юзбашев сидел в салоне за неким подобием откидного стола в обществе молоденького сотрудника местного розыска. На столе перед сыщиком лежали два многозначительных бланка: беленький квиточек задержания по 122-й статье и протокол допроса подозреваемого.

— Сейчас следователь прокуратуры подойдет, и все оформим, — грозно сулил он Юзбашеву и, увидев Никиту, поднялся. — Вы Колосов из области? Мне начальник сказал. Беседовать будете?

Юзбашев втянул голову в плечи. Лицо его было злым и бледным.

— Я вам сто раз уже повторял: я порезался, вот! — он выбросил вперед правую руку, на кисти которой действительно алел свежий порез. — О стекло! Кровь и попала на брюки. Это моя кровь! Вы что, результату экспертизы не верите?!

— Результат показывает вторую группу, а это кровь потерпевшей, — процедил сыщик. — Вот следователь придет, с ним и объясняйтесь. А лучше бы чистосердечно во всем признаться и не валять тут ваньку.

— Да как вы со мной разговариваете?!

— А вы не кричите, не кричите, а то живо успокоить можем.

— Не запугивайте меня! Вы только и умеете, что пугать! Насмотрелся я уже.

Колосов наблюдал эту перепалку с бесстрастным видом.

— Никита Михайлович, да объясните хоть вы им, что я не убийца! — воскликнул Юзбашев. — Вы же это поняли, кажется. А эти… У, бестолочи! Они мне тут угрожали, кричали на меня. Не имеете права! Я жаловаться буду!

— Вас кто из тюрьмы выпустил, гражданин Юзбашев? — спросил Колосов.

— Да уж нашелся умный и порядочный человек! Справедливый! Судья меня выпустила, понятно вам?! Я ей все рассказал, все как было — что меня на эту кражу толкнуло, что вынудило. И она мне поверила, потому что она — человек, личность. Поняла, что я не преступник, а только жертва этих проклятых обстоятельств, этой нищеты унизительной, этой жизни… За то, что сделал, — отвечу, что суд присудит — приму с чистым сердцем. Но до этого не имеете права гноить меня за решеткой!