повторил слышанное от Пантарчука.

Эмилия долго препиралась, бунтовала. В конце концов выбилась из сил и отступилась. Недоверие, любопытство и уныние смешались в глазах. Между тем смятение длилось недолго. Женщина быстро оправилась и выступила на середину прихожей.

– А мне все равно, помнит или нет, – заявила без обиняков. – Обещал жениться, пусть женится, а то я отправлю его туда, где Макар телят не пас, тогда быстро все вспомнит, – угроза не казалась наигранной.

Скротский скорчил гримасу бессилия, развел руками, потом отчаянно махнул, мол, пошли вы все подальше, и отошел.

– Разбирайтесь сами, моя хата с краю. – Отвернулся.

Эмилия напирала, показывая на свой живот и с диким выражением в глазах, как выстрелы из ствола, выбрасывала сквозь зубы слова:

– Это твое, твое, твое, твое, твое.

– Нет, не знаю, не помню, нет, – сопротивлялся Василий.

– А я знаю! Я все помню! Я точно говорю! Не потерплю твое издевательство! Память потерял! Все мужичье на один манер врет! Сначала запустят сперматозоиды, а потом память теряют! Я тебе потеряю, Васька! Вмиг отыщешь! Я не та серая блошка, какую можно под ноготь загнать! Я сама тебя загоню, где даже волкам жить страшно! Не вспомнишь, иду в полицию! – кричала ему в лицо, ударяя кулаком в грудь.

– Ну, не знаю, я же не виноват, что не помню, – вдавливая себя в стену, взмолился Василий, – в больнице говорили, что память может вернуться. Вы потерпите, она обязательно вернется, я верю, что вернется, – растерянно моргал, – вы потерпите.

– Ты чего мне выкаешь? Я тебе не продавщица с рынка, чтобы терпеть хамство! Немедленно возвращай свою память! – потребовала. – Даю срок до завтрашнего дня! Не вспомнишь – хана тебе!

Василий чувствовал себя выжатым лимоном. Все переплелось в нем. Душа металась в безысходности, нерешительности, недоверии, возмущении и противодействии. Требования Эмилии были невыполнимыми, ибо перед глазами стояла Диана. И какого черта появился этот Вадим? Все переломал. Стало так плохо, что дальше некуда. Навалилось разом, придавило тяжелым грузом. Возникло чувство вины.

Скротский шмыгнул к входной двери.

Василий бросил ему вслед обреченный взгляд, теряя призрачную опору и всякую надежду на спасение от Эмилии. Бессилие сковало. Впрочем, можно было бы перешагнуть через немощь, оттолкнуть женщину и хлопнуть дверью, но сомнения, сомнения съедали.

Наконец откачнулся от стены и вяло пошел в комнату. Эмилия опередила, подтолкнула в кресло, прыгнула ему на колени и обняла за шею. Он стерпел, потому что вцепилась крепко, и стала перечислять его родинки на теле, его привычки, его поведение в постели. Потрясла точностью описания. Стало горестно и больно. Показалось, что начинает терять Диану. А Эмилия старалась: уговаривала, запугивала, плакала, смеялась. Соскакивала с колен, бегала по комнате. Приседала на корточки, заглядывала в глаза. Закатывала истерики. Прижималась, целовала.

Он окаменел.

Вечером она разделась, ходила перед ним голая. Застелила постель, легла, звала к себе. Он не шелохнулся. Не понимал, зачем находится тут. Она была чужой, с чужим запахом, с чужой красотой.

Глава тридцать восьмая

Откровение

За пять дней до Пасхи Иудейской, при красном закатном солнце, Йешуа с Марией уединились в одном из тесных домов на окраине Ерушалаима. Низкий потолок, подернутые временем темные осыпающиеся стены, подметенный земляной пол, шуршание в углах мышей и старые, но чистые простыни.

Хозяин, пожилой иудей с длинной бородкой и морщинами на впалых щеках, предусмотрительно заставил женщин устроить места для ночлега своей семье и спутникам Йешуа во дворе под теплым небом, рядом с хлевом.

На улице за низеньким каменным заборчиком кто-то гнусавил милостыню. Два тягучих голоса, удаляясь, спорили, какая масть лошадей выносливее. Следом чей-то голос картавил, призывая меньше спать ночью, меньше есть и чаще вспоминать жизнь пророков. Откуда-то доносился писклявый плач младенца и недовольные женские покрикивания в ответ.

В хлеву в полусонной маете шарахался скот. Высокое небо вбирало своей глубиной все шумы и успокаивало, напоминая о вечности и бренности одновременно.

Мария лежала возле Йешуа. Оба молчали. За окном еще слышны были голоса улицы. Рука Йешуа заскользила вниз по животу женщины, и она вздохнула полной грудью. Ей было хорошо.

Потом они отдыхали. Он смотрел в низкий потолок с едва уловимыми ночными тенями, почти не моргал. Изредка шевелил руками, вытянутыми вдоль тела. Затем приподнял ладонь на уровень глаз, будто в темноте рассматривал ее, сжал пальцы, вздохнул и произнес:

– Скоро многое в Ерушалаиме поменяется. Я вижу тебя печальной и безмолвной. Вижу, как хозяин дома, приютивший нас сегодня, прячется от разъяренной толпы.

Мария оторвала от смятой простыни голову, пряди мокрых волос прилипли к шее. Прервала дыхание, вникая в смысл слов, и повернулась на бок. Лицо Йешуа было близко, звездный свет от окна очерчивал его. Прижалась щекой к щеке, шепнула:

– Ты о чем, Йешуа? Ведь все хорошо. Я испытываю покой и счастье рядом с тобой. Я люблю тебя.

– Я тебя – тоже, Мария. – Он пригладил ее волосы. – Любовь остается в вечности. Иному там нет места.

– Куда же девается зло? В жизни так много зла.

– Зло остается с теми, кто сеет его. Даже после их смерти. – Он наблюдал за тенями на потолке и пальцами касался ее тела. – Скоро меня предаст один из вас.

– Ты так спокойно говоришь об этом, как будто ничего не происходит, – заволновалась она. – Именно теперь, когда все хорошо. Впрочем, в тебя так часто плевались и бросали камни, что новое зло вряд ли что изменит.

Он ответил не сразу, и это молчание усилило беспокойство женщины.

– Все изменит, – сказал твердо.

– Все? Что значит «все»? Ты пугаешь меня. – Ноющий страх потек по ее жилам.

Его рука опять пригладила женщине волосы:

– Успокойся, не надо будоражить себя. Ты ведь не пугливая, Мария. Я знаю, что ты сама предчувствуешь приближение твоих мытарств.

– Я не хочу об этом думать, – прошептала она, и в теле появился озноб.

– Можно не думать, – ровно проговорил Йешуа, – но это не остановит событий.

– Но может изменить их ход, если тебе известно имя предателя. – Ожидающе вгляделась она в его темное лицо.

– Известно, – сказал он после минутной задержки.

– Так отправь его от себя немедля как можно дальше! – почти потребовала Мария, мышцы ее напряглись, в горле появился ком, спину обдало мурашками. – Это же в твоих силах!

– Это будет неправильно, – ответил Йешуа. – Тогда я изменю его жизнь, а он уже сделал свой выбор.

– Мне наплевать на его выбор! – бурно воскликнула женщина и приподнялась на локоть. Ее возмущение заметалось по углам дома и вылетело из окна к спящим во дворе людям.