Это не разбудило их, но заставило некоторых заворочаться с боку на бок, зачмокать, зачесаться, закряхтеть. – Его выбор меняет мою жизнь! Но я не хочу этого! Ты не подумал обо мне. Почему его выбор для тебя важнее моего? Почему?

– Потому что причиной его выбора стала ты, – негромко сказал Йешуа.

На мгновение она оторопела. В ушах зазвучал долгий и гулкий звон. Отпрянула.

– Не понимаю. – Распахнула глаза и замерла. Дикая ломающая тяжесть раздавила Марию, показалось, что она услышала, как затрещали лопатки и захрустел позвоночник. Мозг будто перевернулся в голове, и мелькнула догадка, о ком шла речь. Вместе с тем женщину стало заполнять чувство вины. Ее голос прозвучал потерянно и жалко. – Значит, все из-за меня. Как мне жить с этим чувством? Не хочу такой жизни. Сделай, как я прошу, ведь это его выбор, а не мой и не твой, Йешуа. Зачем покоряться выбору изменника? – Мария сжалась. – Не могу чувствовать себя виноватой. Но он не может надеяться! Никогда, слышишь, никогда!

– Знаю, – успокоил Йешуа. – Твоей вины нет. Его надежды не сбудутся. Он ненадолго переживет меня. Не вини себя за красоту. – Его рука легла ей на грудь.

Тепло разлились по женскому телу, расслабляя мышцы.

Молчание потянулось резиной, зазвенело натянутой струной.

В углу пискнула мышь, прислушалась: в ночи едва пробивались редкие голоса с улицы, но они не беспокоили ее. Ее даже не беспокоили голоса Марии и Йешуа. Ее волновали запахи завернутого в тряпку хлеба на низком неказистом столике у стены. Мышь пробежала к столу. По ножке медленно старательно забралась на столешницу и начала обнюхивать тряпку, ища, с какой стороны подобраться к еде. Зарылась, зашуршала, все ближе подбираясь к хлебу.

Мария уловила шорох:

– Мыши.

– Пусть, – сказал Йешуа. – Меня предадут не мыши.

– Почему «предадут»? Будет не один?

– Будет и второй, кто трижды от меня отречется до первого петуха.

Мария резко села.

– Но почему? – Губы приоткрылись, и вопрос оборвался на полуслове.

– Причина одна, – отозвался он.

Женщина скукожилась. Жар пополз по щекам.

Мышь наконец прогрызла тряпку и добралась до хлеба. Начала жадно грызть и лихорадочно глотать, прислушиваясь то и дело к шумам в доме. А по ножке стола уже карабкалась другая.

Мария представила второе лицо, и словно тысячи иголок прошлись по телу. Так все просто и так все непредсказуемо. Разве еще недавно могла бы она подумать, что эти лица станут лицами изменников.

Как бы ей хотелось остановить время, но это невозможно сделать, как невозможно не любить Йешуа и как невозможно изменить его. Может быть, иная женщина на ее месте устроила б истерику, чтобы понудить Йешуа удалить от себя будущих предателей, но Мария знала, что смерти не миновать, если роком определено. А кому больше дается, тому и отдавать приходится больше.

Она должна быть стойкой. Она не должна плакать, канючить, вызывать жалость, требовать, заставлять. Сильному мужчине нужна сильная женщина. Мария прикусила губу. У нее было только одно право: рядом с сильным мужчиной быть тоже сильной. Это было нелегко, но это была ее судьба.

Сколько Мария себя помнила, а она хорошо помнила даже свое детство, ей всегда приходилось упорно преодолевать препятствия. И она преодолевала.

Но законы мироустройства таковы, что женщина обязана была неизменно оставаться в тени мужчины. Однако сильные и умные женщины, оставаясь в тени, всегда стояли на одной ступени с сильными мужчинами и правили слабыми.

Никто не знает, каким был бы этот мир без женской мудрости, но известно, что именно она нередко спасала его.

Вторая мышь была уже на столешнице. Поводя носом, двинулась к хлебу. Более голодная, чем первая, она нецеремонно потеснила ту, просунула нос в дырку в тряпке. Первая мышь, успевшая заморить червячка, отодвинулась без сопротивления. И принялась тут же грызть новую дыру в ткани. И вот уже обе мыши методично точили краюху хлеба.

Ночное небо за окном опустилось ниже, сгущая темноту. В доме потолок почернел и исчез, растворившись во тьме. Йешуа больше не видел его, но и Мария не могла рассмотреть лица Йешуа. Лишь его прикосновения словно оживляли окружающее пространство. Его дыхание было ровным и глубоким, как у спящего человека. Но Йешуа не спал, он нашел в темноте ее ладонь, поцеловал пальцы, выговорил, предостерегая:

– Тебя никогда не признают первой среди остальных, хотя хорошо знают, что среди них нет тебе равного. Ты до конца останешься верной мне, ничто не сломает тебя. Но ты должна опасаться того, кто трижды отречется от меня. Потому что в нем оживет зависть, и он покривит душой и объявит тебя шлюхой. Все от тебя отвернутся. Ему поверят, потому что он – мужчина. И понесут ложь во все стороны. Тебе будет тяжело, но ты не должна поддаваться слабости. Я всегда буду с тобой.

Мария руками обхватила колени. Перед глазами проплыло все, что она пережила за время, кторое была рядом с Йешуа. Дороги, селения, города, синагоги, храмы, люди. Много людей, самых разных: и злых, и жестоких, и пугливых, и добрых, и убитых горем, измученных болезнями и несчастьями, и счастливых, исцеленных от недугов и неудач. Она готова была еще раз пройти весь этот путь, только бы быть рядом с ним. Но она не могла повернуть время вспять, ибо не она вершила его и свою судьбу. Ее глаза заслезились, на ресницах повисла тяжелая слеза. Мария моргнула, смахнула слезу и тихо заметила:

– Это небольшое утешение, Йешуа.

– Я не утешаю, Мария, – сказал он, – я прошу тебя выстоять.

– Зачем?

Он повернулся на бок, прижал ее к себе и погладил по животу:

– Ты должна выносить моего сына и сохранить тайну его рождения, ибо от него многие захотят избавиться. С ним к тебе придут новые испытания. Грязная молва, как тень, станет тащиться за тобой. И только мертвые не смогут плюнуть в твою сторону. Никому не доверяй. Пройдет много лет, и от выбора его далекого потомка будет зависеть истина моего пути. Так написано.

Мария вцепилась в руку Йешуа:

– Я постараюсь.

– Постарайся, – попросил он.

Глава тридцать девятая

Ложь

Вечером в дверь квартиры, где жила Диана с родителями, вдруг позвонил Вадим Скротский. Открыла мать. Недоумевая, окинула его с ног до головы. Этого молодого человека она видела впервые. Он сконфуженно топтался на месте, отводил глаза и спрашивал о Диане. Мать позвала дочь. Но Аркадий Константинович опередил девушку, подозревая, что увидит Василия. Однако увидал новое лицо, сразу показавшееся ему симпатичным. Расплылся в улыбке, расшаркался, оттесняя и удивляя жену. Пригласил