«Тов. Зиновьев на докладе перед всеми бюро коллективов… тов. Троцкого путает с тов. Преображенским, Сапроновым и другими…. Возьмем, к примеру, письмо Петроградской организации, хотя и направленное против Троцкого, но оно тактично. От Сталина [статья] в Правде груба, она разжигает страсти. Этого не надо. Если мнение Троцкого не совпадает с мнением ЦК, его большинства, то это вовсе не означает, что его надо примешивать к Преображенскому». По мнению Федотова, существовали различные оттенки несогласия с партией, он считал, что Троцкий как раз не переходил установленных границ дискуссии, – наоборот, играл положительную роль. «В вопросе с дискуссией наше ЦК тогда зашевелилось, когда под ним нагрелась сковорода, оно запоздало со своей резолюцией, в этом очень много плохого».

Главными сторонниками содокладчика Карпова были Гарин Кузьма Николаевич, Таваровский и Горохов Николай Михайлович. «Никаких расхождений между линией ЦК и письмами тов. Троцкого нет, и ни одна дискуссия не была так запутана, как настоящая», – возмущался Гарин. «У нас нет троцкистской линии, а если Троцкий откажется от своего письма Новый курс» – в глазах Гарина оно было воплощением ортодоксальности, – то «оратор перестанет с ним соглашаться». По мнению Гарина, дискутанты проглядели, что помимо точек зрения ЦК и Троцкого (которые, как он считал, во многом были сходны) существовала еще одна группа в партии, доселе никем не замеченная. Это был Зиновьев и руководимые им коммунисты Петрограда, именно они вносили склоку и провоцировали конфликт в партии. Спор разжигался здесь, в аппарате губкома: «Петроградская организация, руководимая тов. Зиновьевым, выносит резолюцию совсем несходную с ЦК. Тов. Троцкому делают медвежью услугу те, кто разводит его с ЦК. Если у тов. Троцкого есть Венский уклон (речь идет о дореволюционном периоде, когда Троцкий нападал на Ленина. – И. Х.), чего же ЦК не реагирует? Если обвинять тов. Троцкого, если он рассматривает новый курс, как поворот на историческом пути, то в этом нужно обвинять и Каменева, который рассматривает вопрос в той же плоскости. До доклада тов. Зиновьева никто бы не увидел в статье тов. Троцкого меньшевистского уклона. <…> Нет расхождений между Троцким и ЦК, а есть расхождение между тов. Зиновьевым и тов. Троцким, а также между тов. Залуцким и Зиновьевым и отдельными членами ЦК». Гарин считал, что «тов. Троцкий прав и в вопросе об аппарате, ибо у нас в университете аппарат стоял над коллективом». «Прав он и когда он рассматривает молодежь как барометр, ибо никто, как молодежь, так близко не воспринимает каждый политической вопрос». «Важно вовлекать молодежь в активную партийную работу, иначе группа руководящих стариков превратится в касту»[710].

Защищая Карпова, Товаровский категорически не соглашался с письмом Петроградской организации, «которое содержит выпадки на тов. Троцкого»: «Резолюция ЦК и ЦКК отвечает всем вопросам, и письмо Петроградской организации вносит лишь дезорганизацию. Мы тут часто оперируем термином ленинизм, но первый, кто дал формулировку такового, есть тов. Троцкий и ясно, что Троцкий больше всего принадлежит к ленинцам. Разногласия между тов. Троцким и большинством ЦК – это выпячивание отдельных моментов Троцким, которые дают возможность правильно оценить положение. Внутрипартийная демократия нам нужна, как средство, связывающее нас со всем рабочим классом, как средство, обеспечивающее наилучшим образом диктатуру пролетариата».

Кажется излишним указывать политический статус действующих лиц. С одной стороны – Залуцкий, достаточно высокопоставленный человек, который выступает на очень важном собрании. С другой стороны – преподаватель Карпов и горстка студентов потока комвуза в 1923 году. Кто-то легендарный, но второго ряда герой Гражданской войны, кто-то отличник, будущий директор обкома, кто-то еще рядовой оппозиционер, непонятно откуда взявшийся, обычный человек толпы. Чтение протокола заставляет работать воображение: ну не может же дискуссия на уровне руководства быть устроена совершенно так же, как дискуссия каких-то полуграмотных разновозрастных студентов в кружке? Но все дело как раз в том, что дискурс был один и правилам игры подчинялись все играющие. Дебатирующие вели себя очень схоже, и это важно для понимания устройства партийной публичной сферы времени дискуссии.

«У нас дискуссия идет не по существу, – поддержал содокладчика Николай Горохов. – Мы не понимаем, есть ли разногласия или нет…» Язык внутрипартийных разногласий только вырабатывался, и в ситуации, когда формально политических платформ не было, зачастую было невозможно сказать, было ли в партии непримиримое противоборство. В действительности ли имела место борьба политических линий или оппозиция была лишь ярлыком, выдуманным отдельными вождями с целью дискредитации несогласных? «Преображенского и Сапронова питерская организация превратила в жупелов, – жаловался Горохов. – [Они] ставят вопрос лишь о том, что мешает нам проводить резолюции ЦК в жизнь». Его мнение резко контрастировало с точкой зрения Залуцкого, для которого именно оппозиционеры пребывали в плену пустых абстракций. Для Горохова абстракциями были сами резолюции ЦК, и требовались усилия отдельных членов ЦК, чтобы претворить эти абстракции в жизнь в новых, изменившихся условиях. Сторонники широкой демократии были истинными диалектиками, осознавшими задачи момента: «Мы не должны бояться никаких оттенков мнений, а наличие таковых свидетельствует о том, что партия жива. Никаких фракций и группировок у нас нет, а это вторая [причина], из‐за которой так много шума». Для Иванова, который принимал критику аппарата на свой счет, это уже было чересчур: «Он делает огульное обвинение бюро лишь потому, что сам всего выше считает свое мнение. <…> Горохов крючкотворством хочет влепить такое положение, которое резолюции ЦК не признавали и не признают. Надо учиться у тех, кто вышел из масс рабочих, а не вырабатывать своей беспочвенной платформы»[711].

«Горохов [просит] не смазывать вопроса и не мямлить, – говорил Текстилов. – Я отвечаю, что не следует бросаться очертя голову и не следует размазывать вопросы. <…> У нас есть некоторые штрихи, но не следует кричать караул. <…> От назначенства мы должны отказаться, но не совсем, как от средства распределения сил»[712]. Заговорили и другие критики Троцкого. «Оппозиция совершенно искажает вопрос об аппарате, – считал Набель, – а этим могут пользоваться наши враги. Нужно побольше продуманности, выдержки, а не дряблых разговоров». Голдаев возмущался по поводу статьи Троцкого об аппаратах: «Некоторую молодежь это подкупает, о перерождении старой гвардии и о взятии курса на молодежь. По мнению оппонентов, это игра на больных струнах»; «Некоторые товарищи обвиняют ЦК, что он прячется за спину тов. Ленина и прикрывается его именем. Это ложь на нашу старую гвардию, вдобавок путаная ложь»[713]. Раз уж Троцкий «молчаливо переносит, когда его использует оппозиция в своих целях», справедливо представлять Троцкого как «шефа оппозиции», считал Пальцев Гай Тарасович. Оппозиция уже стала независимой политической сущностью, течением, тайно манипулирующим авторитетом вождей в