использования рыночных механизмов. Оппозиционер Пятаков Георгий Леонидович в своих предложениях по борьбе с кризисом вместо административного нажима выдвигал идею товарной интервенции, которая заставила бы промышленность снизить цены в конкурентной борьбе. В действительности, утверждали сторонники ЦК, «положение совершенно противоположное, [кризис] нашего производства имеет корни в низкой конкурентной способности в сельскохозяйственном населении»[736].

Жаркий спор на эти темы разгорелся в 3‐м кружке 4‐го созыва. С одной стороны звучали голоса сторонников ЦК:

– «против товарной интервенции, за введение твердой валюты и уменьшение накладных расходов в кооперации» (Басов);

– «спекуляция происходит от недостатка продукции, а посему предметы массового производства должны привозиться из‐за границы» (Полей);

– «кризис разразился от недостатка покупательной способности крестьянства, высоких цен городских товаров» (Каменев)[737].

С другой стороны им отвечали оппозиционеры:

– «если выпустим звонкую монету (червонец), она может уплыть за границу в ущерб внешторга. За сохранение умеренного активного баланса. А цены должны быть сокращены для бедных крестьян, дабы они не бежали в город за заработком» (Джонов);

– «против выпуска звонкой монеты, ибо рабочий не увидит у себя ее, а оторвет средства, которые могут быть пущены на поднятие страны» (Яковлев).

В центре дискуссий, помимо регулировки рынка и денежной политики, было и отношение к государственному планированию. Необходимость планирования не ставилась под сомнение, но оппозиционеры настаивали на более активном использовании планового начала. Эмиссия денег по твердому курсу с целью облегчения товарооборота между городом и деревней необходима, утверждал Ненадых, «но торопиться нельзя, чтобы не сорвать червонца. <…> Все за план, только одни в большей, другие в меньшей степени. Ясно одно, что, строя планы, нельзя отвлекаться от конкретной действительности, при сокращении концентрации [капитала] нужно учитывать не только экономические, но и политические факторы».

Записи зафиксировали многие реплики о необходимости плана и одобрявшие выдвинутые Преображенским положения:

«Вследствие отсутствия плана в сельском хозяйстве, государство не могло учесть урожайность и закупить весь хлеб, через своего заготовителя. Касаясь сельскохозяйственного банка, они только в газетах… а на местах отсутствуют» (Зудов, 7‐й кружок 4‐го созыва).

«Предложения Осинского, Пятакова и Преображенского об усилении планового начала в нашем хозяйственном строительстве… являются теми совершенно необходимыми поправками к резолюции ЦК РКП… которые подчеркивают усиление внимания партии на необходимость организованной борьбы с частным капиталом» (Савинова, 3‐й кружок 2‐го созыва).

Но были и голоса, утверждавшие, что оппозиционеры «неправильно поняли причины кризиса», что «плана всеохватывающего сейчас создать нельзя, невозможно»[738].

Критики ЦК требовали накопления капитала для индустриализации, подразумевавшего более активное вмешательство государства в экономику на плановых началах:

«Мы находимся в эпоху социалистического накопления, которое мало отличается от капиталистического накопления» (Штейнер, 6‐й кружок 3‐го созыва).

«После капиталистического накопления нужно нам социалистическое накопление. Наше сельское хозяйство сейчас вовсе не поднялось, и сейчас крестьянин пьет чай без сахару» (Казьякин, 6‐й кружок 3‐го созыва)[739].

Сторонники ЦК опасались, что подобное понимание накопления может привести к прямому давлению государства на крестьян и, следовательно, разжиганию антагонизма между крестьянством, дававшим основную долю сельскохозяйственных товаров, и государством рабочего класса. По их мнению, усиление антагонизма могло привести к катастрофе. Было необходимо, чтобы крестьяне сами участвовали в нэповской экономике и получали выгоду от сотрудничества с Советским государством. План рассматривался цекистами как мера административного нажима: «Мы строим то, чего не было в мире, – приподнято заявил Барабаш от имени большинства. – ЦК сделал все, что требовалось моментом. Оппозиция дает поправочки, но ничего принципиального не вносит. <…> Чтобы изжить кризис, нужна осторожность. Одно из достоинств нашей партии – умение возложить тяжесть на крестьянство и доказать необходимость этого крестьянству. Крестьянству еще долго придется нести многие тяжести, и нельзя говорить только об облегчении».

Кружки выносили обтекаемые резолюции в духе того, что «маневрирование ЦК в области управления страной… служит гарантией, что и впредь будет проявляться нужная твердость и гибкость, направленная на приближение к социалистическим способам хозяйства». Ненадыха, ответственного за большую часть полемики и сделавшего несколько содокладов, обвинили в систематической поддержке оппозиции. Ему пришлось защищаться: «Задача содоклада заключается, по мнению некоторых товарищей, в выставлении каких-то оппозиционных точек зрения. Это ошибочно, мы не можем разбираться во многих чрезвычайно сложных вопросах экономической политики, поэтому задача содоклада уточнить вопросы, пропустить все через призму личного понимания». Содокладчики «делали услугу» партии, следуя желанию «низов» услышать альтернативное мнение[740].

Хотя неодобрение курса партии высказывало меньшинство студентов Петрограда, вина за распространение оппозиционных настроений возлагалась на университетскую среду. Партийные пропагандисты и печать сфокусировали внимание на студентах как особом типе коммунистов, чьи уникальные проблемы мешали развитию в них коллективизма и революционной сознательности. «Дискуссия в вузах явно выявила, где у нас плохо и шатко, откуда мы можем ждать опасности для партии. <…> Несмотря на положительные результаты голосования в ВУЗах и других нерабочих коллективах, нужно признать, что там, по разным причинам, не выявлены скрытые симпатии или прямая поддержка». Питерский губком не скрывал, что по пяти городским вузам точка зрения Сапронова, Преображенского и Ко получила слабое большинство. Из 300 «активных» городских оппозиционеров 165 числились в высших учебных заведениях, тогда как на фабриках и заводах – только 54[741]. Секретарь партколлегии ЦКК Емельян Ярославский говорил вузовцам: «Ленин не отталкивал оппозицию целиком, потому что это была рабочая оппозиция. А вы представляете собой интеллигентскую оппозицию»[742].

Партийная пресса нагнетала: «Самым слабым местом нашей питерской организации оказались гражданские вузы. Выступление ряда ораторов здесь показало, что в вузах имеются… люди с преувеличенным самомнением, совершенно не познающие задачи нашей партии…» Им, видите ли, „тесно“, „их душат“; „У вас, де, говорить не давали“, – говорят они, – „рот затыкали“, „не давали высказываться“, пытаются преподнести они тем, у кого уши не вянут от такой брехни. Многие студенты стали простыми обывателями… попав под влияние окружающего их мещанства и дряблой интеллигенции»[743].

Горкомовские статистики собрали множество данных, чтобы доказать, что всему есть классовое объяснение и именно непролетарские элементы попались на крючок Троцкого. Так, 73 % ленинградских оппозиционеров было отнесено к интеллигенции, рабочих среди оппозиции было только 6 %[744]. Не случайно в вузах с наибольшим процентом пролетариев, то есть в технических вузах, точка зрения оппозиции «собрала лишь жалкую кучку голосов»[745]. Выступающих в защиту Троцкого делили на две группы: «колеблющихся» и «убежденных оппозиционеров». В подавляющем большинстве обе категории состояли из интеллигентов. «Эти интеллигенты… говорили о перегибах, необходимости отделять троцкизм как теорию, – может быть неверную, – от Троцкого – честного солдата революции»[746]. В одиннадцати военных вузах студенты хотели защитить его авторитет, «настаивали на том, чтобы та