он не лез, но охотился по Краене уже не раз. Даже здесь с заборола слышно: рога трубят, кличане вопят… Мы тоже по своему берегу полки посылаем проехаться – ну, княже, чтобы кони не застоялись зимой-то…

– Ты вот что мне скажи! – хмуро перебил Держимир. – Почему раньше не дал знать, что у войданичей князь сменился?

– Хотел я, княже, сразу тебе весть дать, – спокойно ответил Гневуша. – Да тебя зимой не найти было.

Держимир промолчал, потому что это было правдой. Узнав о сватовстве Светловоя и Дарованы из купеческих пересудов, он хотел обезопасить свои собственные замыслы и держал их в тайне даже от прямичевских бояр.

– Да ты не тревожься, княже! – бодро продолжал Гневуша. – Ныне к нам боги милостивы, всякое дитя видит. Даст Перун…

Он многозначительно посмотрел сначала на Смеяну, потом на сокола. Перехватив его взгляд, Держимир прояснился лицом.

– А чего он хочет, этот Боримир? – с любопытством спросила Смеяна.

– Известное дело: хочет всю Краену себе взять и к Ветляне выйти, – принялся рассказывать Гневуша, и Смеяна вдруг вспомнила деда Добреню: истокский воевода был так же нетороплив и приветлив, казался надежным и знакомым всю жизнь.

Позабыв про рарогов, она тихо вздохнула про себя. Легко приспосабливаясь ко всяким переменам, она давно привыкла к Держимиру и Баяну, привыкла к Озвеню и дружине «леших», привыкла даже считать племя дрёмичей своим собственным и принимала его заботы к самому сердцу. Но нередко ей вспоминался род Ольховиков, огнище, на котором она впервые увидела свет, и ей казалось, что когда-нибудь она непременно вернется туда. С беспокойством и чувством вины, которые уже стали привычны, она вспомнила Светловоя. Но это воспоминание навевало на нее такую тоску, что она скорее перевела взгляд на Держимира.

Как же они были не похожи! Светловой поначалу вызвал у нее восхищение, а Держимир – неприязнь и страх; но восхищение Светловоем постепенно перешло в тревожное сострадание, какое вызывает больной, а в чувствах к Держимиру заметно прибавилось уважения как к человеку здоровому и твердо стоящему на ногах. Разлученная со Светловоем, она страдала поначалу, а потом вдруг как прозрела и увидела, что Баян был прав: Светловой безумен. Она вспоминала его мечтательный взгляд, мягкую и отстраненную улыбку и всем существом ощущала прозрачную стену, которой Светловой был отделен от людей и от нее. Он жил в другом мире, куда увлекла его любовь к богине-весне, и даже самая горячая любовь земных девушек не смогла бы растопить эту ледяную стену.

Держимир улыбался гораздо реже и не умел мечтать. Часто Смеяна негодовала на его вспыльчивость и упрямство, не раз уже ссорилась с ним и грозила уйти, оставив его на растерзание прежней злой судьбе. Она знала, что Держимир думает о ней постоянно, то любит, то ненавидит, но всегда боится потерять. Потому она и оставалась с ним, хотя давно могла уйти. Она была ему нужна и не могла покинуть. Особенно теперь, когда они вступили на реку Краену. Где-то близко было святилище Макоши, заключившее в себе ее заветную цель – Чашу Судеб.

От задумчивости ее пробудил гулкий голос Озвеня.

– Вовремя князь Предибор помер! – радостно гудел воевода. – У нас с Боримиром никаких докончаний не положено, обетов мирных мы ему не давали! Вели, княже, рать собирать – пойдем и от Ратицы всех рарогов вышибем! Чтоб они про эту реку забыли, что она на свете есть, и на нашу сторону смотреть боялись!

– Да ты что! – возмущенно закричала Смеяна, пока Держимир не успел ответить. – Ты князя такому научишь, что ни дня мирного не будет! Не слушай его, княже! – горячо обратилась она к Держимиру. – Хоть у вас с Боримиром докончаний нет, но вы и повздорить еще не успели!

– Не надейся! – тут же вставил Баян. – Успели. Как сейчас помню…

– Тогда он был княжич, а теперь князь! Совсем иное дело!

– Едва ли сам Боримир с тобой согласится! – задумчиво сказал Держимир.

Но он не высказал согласия с Озвенем, и Смеяна видела, что ее горячая речь не пропала даром.

– Предложи ему мир! – продолжала она убеждать. – Сейчас, пока он еще на столе не укрепился, он согласится! И вовсе он не подумает, что ты слаб и боишься! – перебила она Озвеня, открывшего было рот, и так точно угадала, что воевода хотел сказать, что тот так и замер с раскрытым ртом.

Держимир ухмыльнулся, Баян насмешливо фыркнул. Истокцы, изумленные поначалу, что девица вмешивается в обсуждение таких важных княжеских дел, как мир или война, тоже заулыбались.

– Он не согласится. – Держимир мотнул головой. – Ты как мыслишь, посадник?

Гневуша неопределенно склонил голову к плечу.

– Раньше, по моему разумению, не согласился бы. А сейчас… – Воевода многозначительно посмотрел на Смеяну, потом на сокола. – А сейчас, может, и согласится. Если боги за нас…

– Согласится! – уверенно и настойчиво воскликнула Смеяна. – Вот увидишь! Зови его сюда! Далеко тут до… какой у них там стольный город?

Держимир посмотрел на Гневушу и слегка опустил веки, подтверждая приказ.

* * *

Утром, умываясь и заплетая косы, Смеяна заметила, что жена Гневуши и две его дочери, в горницах у которых она ночевала, посматривают на нее как-то необычно. В их взглядах было не просто любопытство, уже привычное ей, а и какой-то тайный смысл, то ли робость, то ли изумление. Они как будто подозревали в ней не то, что она есть на самом деле. Обеспокоившись – а вдруг они ясновидящие и сумеют разглядеть в ней рысь? – Смеяна привычно схватилась за рысий клык в янтарном ожерелье. И руки девушки, подававшей ей ленту, сильно вздрогнули, в лице мелькнули настоящий страх и трепет, как будто та боялась разгневать божество.

– Вы чего такие чудные? – прямо спросила Смеяна.

Две девушки переглянулись, опустили глаза. Им было лет по шестнадцать-семнадцать, но они были так похожи друг на друга, что она даже не понимала, которая из них старшая. Ничего общего с Гневушей в них не было, зато обе казались точными слепками со своей матери-боярыни. У них были заостренные черты лица, тонкие носы, огромные глаза под густыми бровями. И выговор их был странным, не дрёмическим, хотя и не совсем чужим.

– Мы не чудные, – наконец осмелилась ответить одна из девушек. – Пусть Золотая Рысь не гневается на нас. Мы никогда не видели таких высокородных женщин, любимых богами.

Смеяна даже не сразу сообразила, что это все о ней. Но ее назвали рысью, и от тревоги она ощутила жар на щеках. Ясновидящие они, что ли? И что теперь? А если Держимир узнает, что в ней живет рысь?

– Да вы откуда знаете? – сердито спросила она, полная решимости от всего отпираться.

– Мы знаем от матери, – сказала вторая девушка. – Наша мать – из племени рарогов-войданичей. Она рассказала нам,