В известном смысле это была вполне римская идея – не монархия, а скорее правление небольшой неофициальной коллегии, каждый из членов которой наделен монархической властью – и при Августе эта схема работала. Однако последующие попытки оживить систему неизменно проваливались – прежде всего потому, что больше никто не обладал таким авторитетом, как Цезарь Август. Он был сыном божественного Юлия, чаще, чем кто-либо другой, занимал должность консула, и никто не мог сравниться с ним по числу назначенных благодарственных молебствий и триумфов. Даже Агриппа так никогда и не побил этот рекорд, хотя всю работу выполнял именно он, а почести в итоге доставались Августу. Ни один другой император не сделал так много и даже – по крайней мере, на протяжении нескольких веков – столько не правил. Все это стало возможным благодаря тому, кем он был и что совершил, поскольку никто из его семьи не стал бы бросать ему вызов, а вне этого круга никто не был на это способен.

Смерть Агриппы стала ударом, и притом весьма чувствительным, поскольку он поддерживал Августа во всех его начинаниях более трех десятилетий и успешно выполнял каждое порученное ему задание, однако благодаря особенностям системы его обязанности теперь готовы были взять на себя другие. Самая большая нагрузка неизбежно легла на плечи Тиберия и Друза, и в течение нескольких последующих лет им пришлось участвовать в военных кампаниях, правда, с небольшим перерывом. Первому также было приказано развестись с его женой, Випсанией, от которой у него уже родился сын, а в скором времени ожидалось появление на свет и дочери. По представлениям римского нобилитета, это был счастливый брак, но в то же время развод и новая женитьба для удовлетворения требованиям текущей политической ситуации можно считать обычным делом, так что их развод вряд ли стал для кого-то сюрпризом. Дочери Августа исполнилось только 27 лет, а она уже дважды успела стать вдовой и матерью пятерых детей, так что было бы в высшей степени странно, если бы она не вступила в новый брак. В течение некоторого времени Август подбирал ей мужа из всаднического сословия, надеясь найти богатого и респектабельного человека, который, в отличие от представителей сенаторского сословия, не будет стремиться к карьере на государственном поприще. Однако, став зятем принцепса, такой человек неизбежно начал бы привлекать к себе куда больше внимания, нежели частное лицо, а потому было сомнительно, что он смог бы остаться в стороне от политической деятельности.

Юлия хотела выйти замуж за Тиберия, и этот выбор во многих отношениях был очевиден, поскольку если бы зятем принцепса стал человек не из круга семьи, позиции такого деятеля существенно бы усилились. Заручаться верностью Агриппы уже не имелось необходимости, а Друз состоял в браке с племянницей Августа, от которой было не так просто отказаться, поэтому разводиться пришлось Випсании. Со временем она вступила в новый брак и прожила много лет, подарив своему мужу из сенаторского сословия по меньшей мере пятерых детей, однако, поскольку она не принадлежала к роду Юлиев, все это не имело никакого значения. Тиберий и Юлия обручились, но, поскольку нужно было надлежащим образом соблюдать все требования закона, им пришлось ждать больше 10 месяцев, чтобы пожениться. Этот союз был рассчитан на то, чтобы приблизить Тиберия к Августу и его приемным сыновьям, чтобы однажды он смог вместе с ними помогать принцепсу в управлении империей.[565]

Завоевание

В это время Тиберия отправили на Балканы, где снова начались волнения, вызванные известием о смерти Агриппы. Друза же послали в Галлию, и в течение следующих трех лет оба воевали на границах. Все это было частью согласованного плана, а утверждения современных ученых, будто Август стремился создать укрепленные границы на Дунае и Эльбе, выглядят неубедительно. После долгих лет наведения порядка в существующих провинциях, завершения завоевания Иберийского полуострова и недавнего занятия Альп император Цезарь Август намеревался приступить к масштабным завоеваниям в Европе. Несомненно, это принесло бы ему славу, ведь таким образом он бы выполнил обещание принести мир, основанный на силе, который так прославлялся на Алтаре Мира, а его контроль над провинциями с нестабильной военной обстановкой был бы оправдан. Для Тиберия и Друза это стало прекрасной возможностью упрочить репутацию и приобрести дальнейший опыт верховного командования (Dio Cass. LIV. 31. 2–4).

Эти завоевательные походы были спланированы заранее, и на протяжении последних нескольких лет к Рейну и на Балканы специально для этих целей стягивали войска. Это не означает, что данные действия не были спровоцированы, поэтому совсем не обязательно воспринимать сообщения о том, что все римские войны были лишь ответом на устраивавшиеся ранее набеги. Такие внезапные нападения были весьма частым явлением и представляли собой серьезную проблему, однако римский ответ на них был менее предсказуем и мог варьироваться от незначительных репрессий до открытого завоевания. То, какими будут ответные меры, зависело от имеющихся ресурсов и от наличия командира, имеющего свободу действий и желание завоевать славу. Эти факторы, а также возможности, открывшиеся благодаря переселению гельветов, подтолкнули Юлия Цезаря к завоеванию Галлии, а не к ведению войны на Балканах, на что он рассчитывал вначале.[566]

Августа же не обременяло руководство серьезными операциями в других местах, и он обладал такой свободой действий, какой не было у римских полководцев прошлого, а потому решил расширить границы Римской империи в обеих этих областях. Как и всякий римлянин, он не задумывался об этом с точки зрения физической и политической географии и представлял себе мир как сообщество народов и государств. На них-то он и собирался напасть и «милость покорным являть и смирять войною надменных». Одни территории были включены в число провинций, а другие были вынуждены признать римскую власть. Греки и римляне имели смутное представление о местностях, расположенных вдали от Средиземного моря, и, разумеется, не осознавали огромных размеров Центральной Европы и степей за ее пределами. Вполне вероятно, что Август считал, будто может завоевать всю Европу вплоть до океана, который, как тогда полагали, окружал все три континента, но это уже было делом будущего. В настоящий момент его замыслы были скромнее. Он хотел усилить мощь Рима, наказать тех, кто нападал на провинции в прошлом, и сделать так, чтобы им неповадно было делать это и в будущем.

Тиберий и Друз лично вели легионы, в то время как император Цезарь Август наблюдал за ними издалека. Он изменил традиционную практику долгих путешествий по провинциям, и на протяжении многих последующих лет предпринял несколько коротких поездок к театрам военных действий, и квартировал либо в Аквилее в Северной Италии на границе с Иллириком, либо в Лугдуне в Галлии. Ни одна из этих точек не была слишком далека от Рима, и он по несколько раз возвращался в город – обычно после того, как кампании заканчивались. Представление об этих поездках можно получить из текста письма Августа, который приводит в своем изложении Светоний. Принцепс рассказывает о пятидневном празднике, который справлялся 20–25 марта в честь богини Минервы: «Милый Тиберий, мы провели Квинкватрии с полным удовольствием: играли всякий день, так что доска не остывала. Твой брат за игрой очень горячился, но в конечном счете проиграл немного: он был в большом проигрыше, но против ожидания помаленьку из него выбрался. Что до меня, то я проиграл тысяч двадцать, но только потому, что играл, не скупясь, на широкую руку, как обычно. Если бы стребовать все, что я каждому уступил, да удержать все, что я каждому одолжил, то был бы я в выигрыше на все пятьдесят тысяч. Но мне это не нужно: пусть лучше моя щедрость прославит меня до небес».[567]