движущихся песках. На второй день, после полудня, я решил прекратить дальнейшую разведку, опасаясь, что не сумею вернуться в лагерь. На стоянку, однако, я вернулся – и лошадь, и я были полумертвые от жажды.

Жену и детей я застал в хорошем состоянии, но вести принес дурные. Усевшись у огня, я предался мрачному раздумью.

Так прошел день. Сидя у костра на обрубке дерева, я все размышлял о нашем беспросветном будущем; мною овладела полная безнадежность, и я не видел, что происходит вокруг.

Внезапно кто-то коснулся моего плеча: рядом сидела Мария с довольной улыбкой на лице. Очевидно, она хотела что-то сообщить мне.

– Что случилось, Мария? – спросил я.

– Не правда ли, эти места очаровательны? – сказала жена, обводя рукой весь цветущий зеленый ландшафт.

Я невольно взглянул вместе с ней на жизнерадостную картину. Здесь было в самом деле чудесно: открытая луговина, позлащенная солнцем, сверкала изумрудной зеленью; листва окружающих лесов была раскрашена в пышные цвета осени; в отдалении возвышались иссиня-черные холмы, покрытые кедрами и соснами, составляя художественный контраст с пестрой котловиной; еще дальше, наконец, белели снежные пики, холодным серебром отливая в лазури и освежая воздух легкими струнками холода. Казалось, нельзя было насытиться созерцанием этой картины.

– Ну что ж, Мария, – ответил я. – Место в самом деле райское; но нам-то что от этого?

Мария странно улыбнулась.

– Какой ты чудак, Роберт! Если здесь хорошо, для чего же нам рваться отсюда?

– Для чего? Для чего? – повторил я за ней, ошеломленный такой постановкой вопроса.

– Пойми меня, – продолжала жена. – Мы ищем крова, хотим где-нибудь обосноваться… Отчего бы нам здесь не осесть? Где мы встретим такие места, если далее нам удастся приобрести землю?

– Что с тобой, Мария? – воскликнул я с удивлением. – Разве ты сможешь жить, отрезанная от людей и всего цивилизованного мира, ты, с твоим образованием, привычкой к обществу, светскими вкусами?..

– Очень нужны мне светские радости, – иронически ответила жена. – Разве дети мои не со мной? Ты и дети – вот мое общество. На худой конец этого достаточно, не правда ли? Наконец, о каких людях ты говоришь?.. До сих пор нам приходилось иметь дело с торгашами и шарлатанами. С меня довольно. Таким обществом я сыта по горло. Разве ты не помнишь, как они ощипали нас? Видно, мы с тобой не приспособлены для горячечной деловой жизни, которая кипит кругом в Америке; ты слишком наивен, чтобы закрепить за собой место рядом с крупными, энергичными дельцами. Что до меня, за эти немногие дни я изведала здесь, в котловине, самое подлинное счастье, какого нигде не испытывала. Подумай серьезно, Роберт, прежде чем бросить эти чудные места.

– Но ты себе представляешь, Мария, трудности, на какие мы себя обрекаем, поселившись в такой глуши?

– Да, я все обдумала, когда ты уезжал на разведку. В пропитании здесь недостатка не будет: места достаточно богаты; здесь мы найдем все необходимое, о роскоши, надеюсь, мечтать не будем.

Слова жены произвели на меня странное впечатление. До сих пор мне и не приходило в голову, что можно обосноваться в оазисе; мысль моя изощрялась над тем, как отсюда выбраться. Теперь я как-то сразу просветлел и успокоился. Непрерывная цепь мошенничеств, жертвою которых мы сделались, железная хватка дельцов и спекулянтов, горькие разочарования, постепенное ухудшение нашего положения – все это отбивало у меня охоту к возвращению в цивилизованный мир.

Я все более склонялся к плану Марии.

Наморщив лоб, я постарался взвесить, насколько реален ее замысел, насколько облюбованная женой местность позволит нам довести до конца этот дерзкий план.

Теперь мы знали, что долина изобилует дичью. У нас были карабины и, к счастью, достаточно пороха: моя пороховница, да еще у Франка и Генри по фунту пороха; когда порох и дробь иссякнут, мы придумаем другой способ охоты. К тому же долина представляла собой цветущий сад с множеством корней и плодов; с образцами их мы уже познакомились. Мария, с ее познаниями в ботанике, научит нас их употреблению. Итак, водой и пищей мы обеспечены.

Чем больше я вдумывался в этот план, тем более осуществимым он мне казался. Вскоре я вполне разделял восторженные мечтания моей жены.

Призвали на совет Куджо, Франка и Генри и получили их радостное согласие. Особенно доволен был Куджо, который привык к нашей семье и давно уже не чувствовал себя рабом, а полноправным нашим товарищем; ему отнюдь не хотелось возвращаться в цивилизованные края, где превратности судьбы могли вернуть его в прежнее состояние и где соплеменники его изнывали под бичами плантаторов. Что касается детей, им, конечно, улыбалась привольная новая жизнь.

Опасаясь опрометчивого решения, мы оставили вопрос открытым.

Но этой ночью одно непредвиденное событие склонило нас остаться в долине, покуда не явится возможность переменить ее на что-нибудь лучшее.

16. Таинственное наводнение

Итак, еще вечером я колебался; мне было страшно обосноваться здесь на весь остаток моих дней, без всякой надежды на перемену образа жизни. При всей энергии и изобретательности мы вряд ли сумеем удовлетворить здесь все наши потребности. Даже обработав всю долину, мы будем лишены возможности сбыть куда-либо излишек продуктов.

Надо будет удовольствоваться первобытным накоплением, заранее отказавшись от обмена, от превращения продуктов в товары, от всякой связи с денежным рынком. Меня это смущало, не скрою. Но Мария с чисто женской настойчивостью убедила меня, что от добра добра не ищут, что погоня за деньгами нас погубит и что лучшего места для фермы и плантации мы нигде не найдем.

По-своему она была, конечно, права; но во мне был силен инстинкт накопления, унаследованный мною от фермера-отца; я испытал на себе власть денег, потребности мои были широки и разнообразны, и не так-то легко было