Я опасался, что лось прикончит мою собаку, и, выстрелив наспех, не обращая внимания на промах, бросился на лося, чтобы добить его прикладом карабина. Я ударил его изо всех сил, наметившись в голову, но и на этот раз промахнулся и – о, ужас! – оступился и упал как раз в промежуток между ветвистыми рогами. Я выронил карабин, схватил лося за концы рогов и собирался отпрянуть. Но не успел я отпустить рога, как зверь вскочил на все четыре ноги и могучим рывком головы подбросил меня в воздух на большую высоту. Я упал на упругую сетку ветвей, крепко ухватился за дерево и нашел в нем защиту. Это меня спасло.

Разъяренное животное прыгало вокруг, удивляясь, что не может до меня дотянуться. Несомненно, если бы я упал прямо на землю, не удержавшись на ветвях, лось растерзал бы меня в клочья. В течение нескольких минут я не шевелился, оставаясь там, куда отшвырнул меня лось, и наблюдая происходящее внизу. Собака продолжала атаковать лося; но, обескураженная, очевидно, поражением своего товарища, лишь покусывала лося каждый раз, когда подвертывались его бока. Другой пес, валявшийся в кустарниках, продолжал жалобно выть.

Наконец появился Куджо, которого я опередил, продираясь сквозь чащу. Я видел, как он удивленно вращал белками, обнаружив карабин, брошенный на землю, и никаких признаков самого Ролфа. Едва успел я криком предупредить его об опасности, как лось уже заметил негра и, наклонив голову, ринулся на него с протяжным и страшным мычанием.

Я дрожал от страха за верного своего помощника; он был вооружен хорошим индейским копьем, подобранным в лагере после избиения наших товарищей, но я не надеялся, что ему удастся отразить таким первобытным орудием разъяренного врага. Куджо, казалось, окаменел от ужаса, и я уже видел его лежащим на земле и вздетым на воздух острыми рогами.

Однако я недооценивал находчивости Куджо. Когда рога приблизились на два фута к его груди, он, как белка, вскарабкался на дерево, и лось ударил мимо. Этот маневр совершился настолько стремительно, что мне померещилось, будто негра постигла моя судьба, то есть что лось швырнул его на воздух. Но вскоре индейское копье вонзилось в бока животного. Ни один испанский матадор не вышел бы лучше из затруднения.

Я радостно вскрикнул при виде грузно падающего зверя, соскочил с нашеста и побежал к Куджо. Лось уже издыхал, а Куджо склонялся над ним – самодовольный и торжествующий.

– Мистер Ролф! Мистер Ролф! – произнес Куджо с важностью, в которой просвечивало удовлетворенное самолюбие. – Негр справился со зверем; он уже не проткнет рогами грудь верного Кастора, – и Куджо погладил собаку, больше всех пострадавшую от рогов.

Вскоре к нам присоединился Генри, встревоженный шумом борьбы: он не выдержал бездействия и, вопреки моему распоряжению, покинул стоянку. Свой карабин мальчик нашел в полной исправности. Тем временем Куджо вытащил нож и принялся свежевать зверя по всем правилам искусства. Лось весил по меньшей мере тысячу фунтов, и немыслимо было доставить его в лагерь без помощи лошади или быка. Поэтому мы решили снять с него шкуру и произвести свежевание на месте. Надо было сбегать в лагерь за кое-какими приспособлениями, и, кстати, чтобы известить остальных о нашем триумфе. Вернувшись, мы тотчас же принялись за дело. До захода солнца в нашем распоряжении было около тысячи фунтов свежего мяса, подвешенного к деревьям вокруг стоянки.

14. Гибель быка

Мы поднялись, по обыкновению, на рассвете, позавтракали котлетами и подкрепились кофе. Потом задумались, что бы такое неотложное предпринять. Мясом мы были обеспечены на самую длинную дорогу; оставалось придумать, как его консервировать. Задача нелегкая, принимая во внимание, что у нас не было ни крупинки соли. Трудность казалась непреодолимой. Я говорю: «казалась», ибо тотчас же вспомнил способ заготовлять мясо впрок без употребления соли – способ, применяемый испанцами и вообще в странах, где соль редка и дорога. Особенно охотно им пользуются трапперы и охотники, когда им нужно консервировать мясо бизона или другого зверя, которого посчастливилось убить. Засушенное таким образом мясо называется по-испански «тасахо».

Мы с Куджо принялись за дело. Прежде всего развели большой костер, подбросив в него как можно больше свежих, только что наломанных ветвей. Пламя, конечно, тлело медленно и сильно дымило. Затем мы воткнули в землю несколько колышков вокруг костра и обвязали их веревкой. Части туши лося были сняты с деревьев, кости отложены в сторону, а мясо разрезано на длинные ломти, фута в три каждый. Эти ломти мяса мы подвесили к веревкам, предоставив их действию дыма и жара, пышущего от костра с тем, чтобы они коптились, но не жарились. Нам оставалось лишь присматривать за огнем, быть готовыми к нападению волков, а также отгонять собак, которые покушались на мясо, подвешенное к веревкам. Дня через три мясо лося было великолепно прокопчено, и мы были уверены, что оно не испортится даже за самую длинную дорогу.

В течение этого времени мы держались в непосредственной близости от лагеря. Охотой мы могли увеличить свои мясные запасы и внести кой-какое разнообразие в свое меню, но наши насущные потребности были обеспечены. Кроме того, решено было беречь до последней крайности порох и тратить его лишь в самых серьезных случаях; и, наконец, по соседству обнаружены были следы медведя и пантеры.

Нам отнюдь не улыбалась встреча с такими гостями в непроходимом девственном лесу, и во избежание ночного посещения, больше всего опасаясь незваных гостей во время сна, мы опоясали лагерь огнями, поддерживая костры до самого утра.

Однако мы не терпели недостатка в свежей дичине, притом в самой изысканной и разнообразной. Мне удалось подстрелить дикого индюка, который забрался к нам на лужайку вместе с товарищами и дал взять себя врасплох. Это была большая жирная птица фунтов двадцать весом, и вы мне поверите на слово, что мы съели ее с неменьшим аппетитом, чем неповоротливых индюшек, которые кудахчут у фермерши на птичьем дворе.

На третий день лосиное мясо прокоптилось. Мы сняли его с веревок