Мы все хотели вниз, на поверхность. А куда ещё.

Сказать по чести, вся эта наша охрана давным-давно превратилась в игру, нужную для того, чтобы молодёжь могла бесконтрольно бывать на поверхности.

Но правда и то, что мы всегда играли в эту игру честно.

За три тысячи лет никто не покусился на наш город, никто не напал. Ни один земной народ так и не постиг секрета бронзовой кожи, ни один мудрец не разгадал тайну летательной силы. Мы оставались одинокими, наше существование было тайной. Но бдительность охраны поддерживалась на максимальном уровне, и ни один из нас никогда и помыслить не мог о том, чтобы пренебречь своими обязанностями. Наоборот: каждый воин, от новичка до старшего начальника, поддерживал строжайший порядок и железную дисциплину.

Всё делалось очень тихо. Мы гордились своей силой и ловкостью.

Старшее поколение всё про нас знало, но смотрело сквозь пальцы; все взрослые в молодости делали то же самое, все любили нас – наследников – и, в общем, готовы были позволить нам любые выходки.

Если кто-то улетал и возвращался с добычей, с пойманным животным, или даже с живым дикарём, с женщиной, – достаточно было короткого свиста, обмена взглядами, чтобы пропустить вернувшегося путешественника мимо поста.

Вернувшиеся обменивались добычей и иногда одаряли молодых новичков скупыми рассказами, но, как правило, держались отдельно от нас.

Так я прожил следующие пять лет, терпеливо ожидая, когда сам стану старшим и сподоблюсь свободы путешествий в нижний – огромный – мир. И, наконец, дождался. Мне было двадцать, когда все мои мечты сбылись, я получил звание старшего наряда, мне в подчинение дали десяток юнцов, все они глядели на меня снизу вверх; я мог делать всё, что хотел.

Мир шёл ко мне в руки.

Каждую ночь я летал на поверхность, то дальше, то ближе, то на восход, то на закат.

Не только я – все мои друзья, всё колено, два десятка одноклассников ночами пропадали внизу, исследуя загадочную и огромную сырую землю и подсматривая за дикими племенами, её населяющими.

Мы плавали в пресных озёрах и солёных океанах. Мы охотились на животных, убивая их мгновенно и милосердно, снимая с них редчайший мех, а иногда приобщаясь к их мясу. Мы находили удивительные места, бездонные провалы и высочайшие заснеженные горы, раскалённые мёртвые пустыни, медленно ползущие ледяные поля, мы видели вулканы, извергающие раскалённую первоматерию.

В первый год двое из нас погибли: один в схватке с сильным океанским зверем, другой – увязнув в гигантской паутине, в дремучем лесу далеко на юге срединного материка. Но других это не остановило.

Меня – сына уважаемого человека, сильного и тренированного воина – ждали блестящая карьера и благополучная, хотя и предсказуемая, судьба. Со временем я мог бы выслужиться до звания старшего охраны.

Но бог света озарил для меня другой путь, менее благополучный.

Однажды я совершил ошибку. Меня судили и приговорили к смерти. Потом заменили казнь на пожизненное изгнание.

С того дня прошло двадцать лет.

Теперь я опустился ниже края основания города, прижался там меж бальсовых стропил, приложил ухо и сосредоточился.

Охранники, встретившие Марью, находились прямо надо мной; через слои дерева я различал их голоса.

Девку привели в казарму и теперь допрашивали.

3.

– Кто тебя сюда привёз?

– Один из ваших.

– Он назвал своё имя?

– Да. Иван.

Охранники засмеялись.

– У нас таких нет!

– Ничего не знаю, – ответила Марья. – Врать не обучена. Он назвался Иваном. Выглядит в точности как вы. Летает.

– Это он дал тебе трубу?

– Да.

– Он сказал, чей это предмет?

– Я и так знаю, – ответила Марья. – Финиста. Сына вашего князя. Вы же сами видели, там сбоку знак нарисован…

– Дура, – презрительно сказал второй охранник. – Ты сырого объелась? Это называется – гравировка.

– Мне всё равно, как называется, – нервно возразила Марья. – Я дикая, бескрылая. Я ваших обычаев не знаю.

– Что ты дикая, – пробормотал Куланг, – это я за двадцать шагов чую. Где ты встретила этого летающего Ивана?

– Люди познакомили.

– То есть, этот Иван – он общается с дикарями?

– Не со всеми, – сказала Марья. Её голос звучал очень ровно и спокойно. – Только с одной старой ведьмой. Через эту ведьму я с ним и сошлась.

– А ты – тоже ведьма?

– Мне пятнадцать лет, – сказала Марья. – Какая из меня ведьма?

– А что, в пятнадцать лет нельзя быть ведьмой?

– Конечно, нет. Чтоб стать ведьмой, надо прожить лет сто.

– Дикари столько не живут.

– Некоторые живут.

– А этот вот Иван, летающий мужчина, – ему сколько лет?

– Трудно сказать. Но он не старый.

– Зачем он тебя сюда привёз?

– Я попросила.

– Что тебе нужно в нашем городе?

– Увидеть княжьего сына Финиста.

– Почему ты думаешь, что княжий сын захочет тебя видеть?

– Я не думаю. Просто пропустите меня в город. Дальше я разберусь.

Они опять засмеялись, но тут же замолкли: загремела, открываясь, тяжкая дверь, и вошёл, неспешно ступая, тот, кого я все эти долгие годы полагал своим главным врагом: старшина городской охраны по имени Неясыт.

Следом за ним – два его личных охранника; доски над моей головой скрипели долго.

При появлении высокого начальства скамьи загрохотали: все охранники, как велит обычай, встали со своих мест и поклонились.

При общем почтительном молчании Неясыт приблизился к столу, взял трубу и внимательно её осмотрел.

Я слышал только звуки – скрип, сопение, шорохи, – но я хорошо знал Неясыта и был уверен: именно так всё и происходит. Он шагает не спеша, смотрит внимательно, говорит мало и веско.

Все начальники ведут себя одинаково, что в небесном городе, что на сырой земле.

– Княжий вензель, – осторожно произнёс Куланг.

– Это она принесла?

Голос у Неясыта глухой; ему много лет, он ровесник старого князя и, говорят, один из последних его друзей.

– Да.

– Кто её доставил?

– Мы не видели. Она говорит – один из наших. Назвался Иваном.

– Иваном? – недоумённо спросил Неясыт. – Что за Иван такой?

– Мы не знаем.

– И чего она хочет?

– Поговорить с сыном князя.