«Да-с-с?»

«Мы с вами уже начищали друг другу морды… то есть клювы… как бы странно это ни звучало. В моем училище после такого становились либо врагами, либо друзьями. И в обоих случаях прекращали церемонии».

«Почту за чес-с-сть, Лукас. О, добыча-с-с-с!»

Внизу по склону от рухнувшего к ним Тамми неслось очередное непуганое стадо горных баранов в несколько сотен голов. Они были такими откормленными и крупными, что Люк сам невольно сглотнул слюну и замотал башкой.

«Самоконтроль, Роберт, — чувствуя себя Луциусом Инландером, попенял он вернувшемуся, очень довольному коллеге, который облизывал языком клюв. — Лучше думайте о женских прелестях».

«Бараны ближе-ссс, Дармоншир».

«Это да, — уныло подтвердил его светлость. — Это да».

Часть 2. Глава 4

1 мая, Нории Валлерудиан

До места заключения своего народа Нории долетел меньше, чем за час, почти нагнав разрушительную волну. Энтери спрыгнул с его спины, обернулся в дракона, и они сделали несколько кругов над срезанной, заснеженной верхушкой пика, с трепетом наблюдая, как от центра, в котором угадывались вмятины от двух огромных кулаков, с гулом раскрываются старые трещины. Те, что остались после попытки правителей во главе с Демьяном Бермонтом освободить драконов.

Бурунчиками выстреливало вверх снежно-каменное крошево, а от горы медленно, почти бесшумно отделялись первые тонкие пласты и начинали скользить вниз по склонам, превращаясь в песок и поднимая тучи пыли. Скатывались большие валуны, ломались скалы, по пути крошась и долетая вниз уже щебнем.

Вода в озере, лежавшим двумя километрами ниже, качалась, по очереди обнажая берега и то и дело переливаясь через бывшую вершину горы, закупорившую реку. Этот осколок Драконьего пика тоже был нестабилен, но он не испытал на себе силу кулаков Бермонта и потому пока держался, хотя от него тоже то и дело откалывались куски, а в подножии брызгали струи воды — огромное озеро пробивало себе дорогу.

Если оно вырвется, если вершина не выдержит, то погибнут и люди, которые живут дальше в долинах и на склонах гор, и драконы, которые упадут с обвалами и не в силах будут отползти — их может унести потоком, придавить камнями.

Нории спустился чуть ниже, вглядываясь в откалывающиеся пласты — не мелькнет ли где драконья лапа или хвост? — и послал Зов в гору. Столько раз они делали это с Четери — и всегда Зов оставался без ответа.

А сейчас Владыка чуть не задохнулся от счастья, услышав изнутри слабый отклик сотен сознаний. И чуть не захлебнулся горем, потому что их должно было быть больше, намного больше. Почти четыре тысячи прилетело их сюда, и только триста двадцать четыре вырвались пятьсот лет спустя.

«Мы будем верить, что остальные еще в стазисе, брат. Что не все еще проснулись», — проговорил Энтери тяжело.

Да. Пусть Нории после первого обрушения пика видел окаменевших собратьев, нужно верить. И немедленно помочь — потому что почти все, кто уже проснулся от стихийного хаоса и нестабильности горы, агонизировали, держась на последних крохах виты.

Владыка упал на срезанную верхушку горы и прижался к ней, распластав крылья, делясь со своим народом силой — как в течение полутысячи лет пленения делились, продлевая всем жизнь и отдавая свою, девять старших Владык, включая отца. Да, Нории истощал себя, и ему могло не хватить сил действовать дальше — но какой смысл в этих действиях, если большинство соплеменников не переживет разрушения горы?

«Держитесь! — говорил Нории, расплескивая огромное озеро своей ауры до самого основания пика, вкладывая всю виту, которой наделил его Отец-Воздух, всю любовь, все спокойствие, всю надежду, данные ему Матерью-Водой, и чувствуя, как крохотными пульсирующими пятнышками отзываются в толще камня драконьи сердца. Были там и детские, и Владыка беззвучно радовался и плакал, дотягиваясь до них, потому что они откликались болью и ужасом, тоской и обреченностью. — Недолго вам томиться! Гора рушится, и вы обязаны выжить!»

Он отдал себя почти полностью. Пик опасно задрожал, снова побежали трещины, но Нории, обессиленный, не смог подняться в воздух. Камень под ним гудел и лопался так, что тело подбрасывало. Солнце сияло, солнце питало, но этого было мало.

Сверху с влажным шлепком упал еще дергающийся, истекающий кровью баран. Мелькнули крылья Энтери.

«Я принесу еще пищи, брат».

Нории заглотил добычу, почти не жуя. Этого тоже было мало, но он хотя бы смог поднять голову, смог встать на слабые лапы. Дотянуть бы до небесных потоков-ветров, подпитаться там — но крылья сейчас не поднимут, да и слаб он слишком, чтобы противостоять растворению в стихийном потоке.

Он не мог лететь, но зато смог послать Зов на север и на юг, на запад и на восток — чтобы каждый из драконов услышал его:

«Братья, сестры, спешите к Драконьему пику. Гора разрушается, для спасения нам потребуются все крылья. Несите с собой скот и топливо, ножи, чаши, одеяла — нам нужно будет тепло и кровь. На сборы у вас не больше десяти минут. Не тратьте время на охоту, здесь будет, где поохотиться. Ветери, возлюбленную Владычицу мою попроси — пусть летит с тобой ко мне, мне нужна будет ее сила. Но прежде пусть пошлет огненную птицу к царице Иппоталии с просьбой прибыть к Драконьему пику, пусть пошлет вторую к сестре своей Василине — нужно предупредить жителей предгорий, что озеро может прорваться и уничтожить их поселения. Пусть моя жена прикажет готовить покои к принятию раненых, позовет женщин и мужчин из города, которые способны будут выхаживать драконов, пусть прикажет гнать в Истаил все стада, которые есть в округе, чтобы для братьев наших и сестер было достаточно свежей крови и плоти. Я не знаю, сколько будет выживших, но верю, что к нам вернутся все».

Через несколько секунд пришел сенсуальный отклик — и от драконов Белых городов, и от дракониц, высиживающих кладки в пещерах на морском берегу, и со стороны маленького городка Теранови в трех десятках километров от Драконьего пика, и со стороны Дармоншира. А затем Нории услышал напряженный, но уверенный голос Ангелины. Это был второй раз, когда она слала Зов — первый был неосознанным во время ее побега и нападения песчаников.

«Я услышала тебя, муж мой. Скоро буду рядом с тобой».

* * *

Зов услышали.

Владычица Песков, отложив бумаги, потянулась за чистыми листами и быстро, за пару минут, написала два письма. А затем, запечатав их в сосуды, надрезала себе ладонь, создав