Соня пытается встать с дивана.

— А ты лежи! Больная ты никому не нужна, даже твоему Жоржу-неудачнику.

И Соня снова падает на подушки.

— Он не неудачник, он просто не менеджер своего таланта, а я — не жена декабриста.

К ее глазам опять подступают слезы.

— Остается признать, что и этот твой брак был неудачным.

— Но ты же сама тогда говорила — выходи за него! Тогда признай, что ты тоже ошибалась.

— Я не ошибалась. Тебе тогда действительно нужно было выйти замуж для того, чтобы не чувствовать себя старой и никому не нужной для серьезных отношений. Но! — Нонна нацелилась длинным указательным пальцем на подругу. — Но если ты вышла замуж только потому, что тебе подруга на кофейной гуще нагадала, то у тебя в голове бардак и больше ничего.

— Нет, конечно. Я влюблена была…

— У тебя с этим быстро! — послышался из ванной голос Юли.

— Я убеждала тебя выйти за него замуж, потому что он человек нашего круга, — объясняет Нонна. — Потому что наконец-то у тебя прекратились бы мезальянсы с работягами и выяснения отношений с их малообразованными женами. Потому что ты могла бы с Жориком реализоваться в творческом альянсе.

— В творческом альянсе я реализуюсь с вами. А он говорит, что я бездарная.

— А сам-то! Гений хренов! — кричит Юля.

Нонна тяжело вздыхает:

— Не ругай чужих мужиков. Еще не известно, что самой достанется.

Голова Юли появляется в проеме двери.

— Мне уже достался, если ты помнишь.

— Вот когда проживешь с ним лет пять, тогда и поговорим.

— Да ну! — насмешничает Юля.

— Ну да, — устало отвечает Нонна.

— А что потом бывает?

Нонна вздыхает. Если бы знала ветреная подружка, что потом может быть все, что угодно — равнодушие, неприязнь, предательство или просто бытовое раздражение. Мало ли что? Но откуда ей знать. Самый длинный ее роман продолжался не больше пары месяцев. А Эдуард, конечно, человек серьезный. Но Юлька переживает только начало романа, а это не показатель. Это то же самое, если младенцу начать рассказывать о молекулярной химии. Поэтому Нонна только спросила:

— Волосы собрала?

Голова Юли тут же исчезла.

Соня по-прежнему лежит на диване. Нонна сидит за столом, заканчивает оформление обложки видеокассеты. Юля выходит из ванной. Волосы аккуратно уложены, но все-таки видны следы судорожной работы ножниц. Глаза заплаканные.

— Жорика твоего ненавижу!

— А я уже и не знаю… Но я его любила. Точно.

— А я доделала обложку — объявила Нонна.

Юля и Соня глуповато хихикают Коробка из-под Жоркиной галиматьи превратилась в затейливый коллаж. Поперек шла надпись: «„Кто я? Зачем я?“ Новый документально-игровой фильм. Режиссер Жорж Пряжкин». Грустный Жора рукой Ильича прижимал статуэтку «Тэффи» к всклокоченной голове.

— Вы только посмотрите на это, с позволения сказать, лицо! — засмеялась Юля. — Разве можно поверить, что человек с такой унылой физиономией может создать что-нибудь, достойное награды? Он не может вообще ничего создать, он может только разрушить. И уж никак не может получить награду.

Нонка с этим категорически не согласна. Получить награду может кто угодно. И это вовсе не означает, что он ее заслужил или награда достойна его. Жорик не бездарь, как считает Юля. Он просто не смог найти себя. Он не хотел и не умел снимать мыльные оперы длиною в жизнь. Не освоил он и нетвердую поступь нового жанрового кино. Стремительное мелькание рекламы тоже не давалось неприкаянному Жорке. Его стихия — неспешные документальные повествования с вкраплениями странноватых игровых эпизодов, возникающих по прихоти режиссера. Так, в рассказе о старом часовщике мог появиться цирковой клоун, а кадры фильма о рядовой пенсионерке, приторговывающей мочалками у Сониной бани, соседствовали с фрагментами из шоу-балета на льду. Возможно, Жорик хотел противопоставить затхлую обыденность жизни неестественности искусства? Кто его знает. Это только Нонкино предположение. Но Жорика было жаль, поэтому она приструнила подругу.

— Юленька, детка, у тебя на сегодня запас юношеского максимализма еще не исчерпан.

Соня дотрагивается до груди.

— Нет, кажется, все-таки во мне еще жива любовь, — мечтательно говорит она и тут же вспоминает о своей обиде. — Хотя не верю я больше в любовь. Только в здоровый секс.

— А у тебя и не любовь, — утверждает Юля. — Это мазохизм вперемешку с капельницами.

— Ну и что! А может, это у меня гены. Может, прадед мой и прабабка были садо-мазо.

— Прадед твой был кобель еще тот, мне твоя мама рассказывала про него невероятные байки, а прабабка… Нет, точно гены! Шлялась направо и налево, как и ты.

— Мое тело. Куда хочу, туда и шляю. А мужа жалею и не брошу.

— Жалеешь, так терпи.

— Девочки, не ссорьтесь! — приказывает Нонна. — Юлька, одевайся! Сонь, лежать, не шевелиться и не плакать, усиленно верить в небо в алмазах и в крепкое плечо рядом! Юля, да одевайся же, что ты стоишь? Пойдем, а то не успеем спасти карьеру Жорика и Сонькин покой. Бери кассету, только аккуратно. Нет, я лучше сама.

Нонна впервые за это утро посмотрела на Юлю внимательно. Ее обкромсанная шевелюра срочно нуждалась во вмешательстве парикмахера.

— Господи помилуй! А у тебя парик есть?

Юля радостно:

— А как же!

Юля с Нонной съездили в Дом кино и отдали отборочной комиссии фестиваля Жоркину кассету. Конечно, никто не поверил в то, что Жорик — счастливый обладатель премии «Тэффи», но коробка с коллажем привлекла внимание. Сказали: «Оригинально!» Еще сказали: «Чувствуется креативное начало». Результаты отбора должны были стать известными скоро — через неделю.

Подруги позвонили Соне. Она слабо радовалась за мужа и говорила, что съедет от него к родителям.

— Нет, почему ты должна съезжать? — негодовала Нонна. — Пусть он съезжает.

Если Нонна сочувствовала ему как художник художнику, то вовсе не поощряла Жорку в его эгоизме.

— Это ваше коллективное жилье, Соня.

Но Соня, несмотря на природную незлобивость, на этот раз была обижена серьезно.

— Ладно, поступай как знаешь. Пока. Созвонимся.

— Ну что? — спросила Юля.

— Говорит, к родителям, к Лерке пойдет ночевать.

— Понятно. Схема знакомая. Сейчас дня два-три будет дуться. Естественно, не дождется от него извинений, а потом вернется к нему как ни в чем не бывало и будет старательно делать вид, что ничего не произошло. Так до следующего скандала.

Нонна мрачно кивнула.

Возле Дома кино молодые люди артистической наружности шумно обсуждали новый фильм. Вокруг витали слова «зернистость», «изображение», «монтаж», «гениально».