— Да… Помню.

Катари ничего никому не завещала, это он подбил на ложь Никола и Левия, а кардинал втянул в заговор Пьетро с врачом и, как всегда, пошел дальше, чем его просили. Смерть его высокопреосвященства и исчезновение Никола сделали ложь неотменимой, но в том, что касается ребенка, это… правда! Кому еще Катари могла доверить сына? Только отцу, когда тот наконец спасет Талиг и вернется.

— Я боюсь, вы не совсем поняли папеньку, — напомнил о себе Марсель. — Младенца вам бы подкинули, даже умри Катарина, не сказав ни единого слова.

— Лэйе Астрапэ, почему?

— Наличие принца вблизи Проэмперадора предполагает наличие там же супруги Проэмперадора и чего-то вроде двора, а папеньке это мешает. Не подвернись ему вы, Октавия определили бы на попечение Арлетты Савиньяк или Анны Рафиано, но герцог Эпинэ удобней во всех отношениях. Вы родня и не стремитесь к пирогу, так что принц в вашем доме не станет поводом влезать и урывать… Что мы с вами недавно и наблюдали.

— Вы про Дарзье?

— Не только. Теньент, именно теньент, пока я не увижу патента за подписью Рокэ, Рудольфа или в крайнем случае Эмиля, припустился за вами но отцовскому приказу. Видимо, какой-то дурак на заставе Марипоз переправил ваше первое письмо Дораку. Создатель, опять это «дор — дур»… Нынешний Дорак мало на что годился даже при Сильвестре, но фамильных предрассудков набраться успел, а тут принц, королевские регалии, бывший дочерин жених, бывший беглый преступник, и все прямо ему в руки! Наш граф просто не мог не подпрыгнуть, но папенька вернет его в удобоваримое состояние. Вам Дорак, во всяком случае, навредить не сможет.

— Марсель, а что я должен ответить графу Валмону?

— Что хотите, хоть рондель. А не хотите, я передам на словах что-нибудь подходящее. Вы устали, а я, в конце концов, посол, хоть и несколько похудевший.

— Слушайте, посол, — прыснул Робер, — ступайте к кошкам!

— Не могу, — виконт с омерзительным изяществом развел руками, — у меня собака.

400 год К. С. 24-й день Летних Молний

1

Компания за завтраком собралась престранная, но аппетит Марселю портили не сотрапезники, а отсутствие под столом вздыхающего Котика. Невзирая на прежние заслуги, волкодав был ввергнут в узилище за разрытую клумбу, и облегчить его участь Валме не мог: Проэмперадор Юга не прощал преступников даже по ходатайству приближенных к регенту лиц.

— Я боюсь, — строго произнес дражайший родитель, доедая паштет, — что в недалеком будущем нас ждут определенные трудности с сырами.

Капуль-Гизайль издал изысканный, полный сочувствия и понимания звук, Пьетро промолчал, Бурраз-ло-Ваухсар заметил, что, при всем уважении к сыру, на столе царит мясо. Марсель поддержал посла от своего имени и от имени отсутствующего Котика, родитель же брюзгливо заметил, что царить в дурном окружении неприлично, а дурной сыр подобен дурному губернатору.

Подали шадди, папенька посмотрел на маменьку с Водемоном, и те немедленно ретировались.

— Господа, — пухлая рука сжала набалдашник трости, — прежде чем продолжить вчерашний разговор, я должен вам сообщить, что мятеж в Олларии почти совпал с переворотом в Паоне. В тринадцатый день Летних Волн там начались беспорядки. Это неудивительно: к городу приближались мориски, и округа была наводнена беженцами. Дивин с семейством поспешно отбыл в загородную резиденцию, поручив город Военной коллегии и губернатору Карадасу, которые бунт успешно подавили.

Семнадцатого Летних Волн глава Военной коллегии Доверенный стратег Забардзакис приказал гвардии выступить навстречу морискам, но та отказалась. Гвардейские генералы объявили, что Паону надо защищать в Паоне, их поддержали вернувшийся в город третий из сыновей Дивина, Орест, и губернатор столицы.

Приказ Забардзакиса арестовать дезертиров обернулся мятежом, который перекинулся из гвардейских казарм на столицу и ее предместья. Начались погромы, однако основной удар пришелся на Военную коллегию, которую гвардейцы, горожане и беженцы, не сговариваясь, объявили виновницей всех нынешних бед.

Папенька чихнул и вытащил платок, приличествующий не Проэмперадору, но адуану, если б адуаны пользовались платками. Марсель счел кошмарную тряпку отповедью маменьке, вышивавшей платок за платком. Само по себе это преступлением не являлось, но графиня тайно пыталась защитить супруга от волнений. Супруг явно давал понять, что в защите не нуждается.

— Когда взбунтовалась гвардия, — старик чихнул еще раз, — Забардзакис стянул верные ему войска к зданию Коллегии, тем самым ослабив кордоны в предместьях. В Паону хлынули беженцы, среди которых хватало солдат генерала Трастиса, брошенного столичными стратегами на произвол судьбы и разбитого морисками. Выжившие в резне хотели отомстить и отомстили. Защитников Коллегии частью повыкидывали из окон, частью загнали в архив и заживо сожгли вместе с бумагами. Пытавшегося скрыться Забардзакиса поймали и заставили съесть собственные приказы, после чего горло стратега залили расплавленным сургучом. Я осознаю, что такие подробности препятствуют пищеварению и портят настроение, но они очень важны.

— О да, — кивнул локонами Коко. — Убогое при всей своей злокозненности воображение роднит убийц стратега с господами, которых я наблюдал в Олларии. В древности обитатели провинции Гайя действовали значительно изысканней, но, дорогой граф, умоляю, не волнуйтесь о нас. Мы — мужчины, и мы способны вынести многое. Правильно ли я понимаю, что разгромом Военной коллегии мятежники не ограничились?

— Они не могли остановиться, — негромко предположил Пьетро, и батюшка наклонил голову, выражая согласие.

— Толпа бросилась искать других виноватых. В чем угодно — в военных неудачах, взяточничестве, воровстве, ереси, кощунстве и даже, представьте себе, в прелюбодеянии и разврате. С пойманными расправлялись по-всякому — прибивали к собственным воротам, рубили руки и ноги, забивали камнями, кормили толченым стеклом, принуждали к различного рода непристойностям, в том числе и на сцене столичного театра, который затем сожгли. Гайифцев, как справедливо заметил барон Капуль-Гизайль, издавна отличало живое воображение, к тому же они были перевозбуждены.

О судьбе императорской фамилии достоверных сведений нет, но к вечеру следующего дня гвардейская верхушка опомнилась и возвела на престол Ореста, который и прежде заигрывал с армией. Сей достойный господин короновался под именем Сервилия Второго, и короновал его не кто иной, как новый Эсперадор Гаэций. До известных событий он был известен как кардинал Гайифский и Йернский Капитон. Присутствовавший на церемонии посол Ургота особо подчеркивает отсутствие в храме императорской родни и лиц, приближенных к Дивину и его старшему сыну.

Новые власти, не считаясь с жертвами, бросились наводить порядок и неплохо в этом преуспели. Пятого Летних Молний в окрестностях Паоны появились передовые отряды морисков, новоявленный император намеревался дать язычникам бой, и это последнее, что мне о нем известно. Об Олларии вы знаете больше меня, в Эпинэ все спокойно, как и на всем побережье, не считая, разумеется, гайифского. Господа, я хотел бы услышать ваше мнение, Паона и Оллария — это совпадение или закономерность?