Но ничего у Олега не получилось, отстать ему не позволили, все время кто-то находился за спиной. Очень скоро вошли в какой-то двор и заняли позицию рядом с одной из парадных. Долго ждать не пришлось, из парадной, галдя и толкаясь, начали выходить люди, внешностью своей являя полную противоположность подтянутым, короткостриженым и крепеньким дружинникам. Их окружили, этих длинноволосых и редкобородых, не очень трезвых молодых людей, предложили им проследовать в ближайшее отделение милиции для выяснения личностей и цели имевшего места собрания. Предложение не нашло понимания и вызвало всплеск агрессии, выразившийся в употреблении нецензурных выражений с указанием на личности. Непристойная жестикуляция тоже имела место. Кто-то кого-то задел или кто-то нарочно подставился, и завязалась битва, битва неравная – мускулатуры и умения драться у дружинников было не в пример больше.

Олег прислонился плечом к грязной стенке и решил, раз уж не удалось слинять, ни во что не вмешиваться. Но и в этом благородном начинании его постигла неудача. Он увидел вдруг, что из той же парадной вышел… Вадим, обнимая за плечи очень красивую девушку, вероятно, ту самую Инну, невесту, о знакомстве с которой Олегу под фырканье Франика рассказала на днях мама. Олег видел, как то ли Валера, то ли Колян тут же втолкнул Вадима в самую гущу потасовки, и Вадим почти сразу упал, утянув за собой девчонку.

Олег, поначалу замеревший от неожиданности, бросился в свалку, спасая брата, молотя в полную силу негодяев-дружинников руками и ногами, без всяких правил, отчаянно, жестоко и даже подло. Он успел выдернуть Вадима и отшвырнуть его подальше от кучи-малы и увидеть, что за ним вылетела и девчонка, намертво вцепившаяся в Вадьку.

Потом мир бесшумно взорвался и исчез, улетучился, растворился в звездном небе.

Очнулся Олег на твердом полу от боли в затылке, от духоты и вонищи, а также от звуков занудной песни, исполняемой вполголоса козлиным тенором:

Я фачился с герлами

На фирменных флэтах…

Он не сразу осознал, что находится в компании с теми, кого поджидали так называемые дружинники, и что мероприятие это – привет от Петра Ивановича, та самая обещанная проверка, которой он, надо полагать, не выдержал. Нет, не выдержал. И слава богу. Может, теперь отстанут, отлипнут, отклеятся.

Олег, приложив немалые усилия, приподнялся на локтях и сел. Голова кружилась, боль скапливалась в затылке и, когда ее становилось слишком много, проливалась, натекала на шею и плечи, испарялась где-то под лопатками. На секунду становилось легче, а потом все повторялось. Но – удивительное дело! – сознание оставалось ясным, даже определилась цель: добраться до стенки (ползком, потому что коленки явственно тряслись) и сесть, прислонившись спиной. Подождать, когда источник боли хоть немного иссякнет – не бездонный же он, а потом… Видно будет, что потом. И Олег пополз на заднице, опираясь на руки, переваливаясь, подгребая ослабевшими ногами, пыхтя и втягивая неизвестно откуда взявшиеся сопли.

За ним следили с вялым интересом, не пытаясь помочь. Когда Олег добрался до вожделенной цели и сел, раскинув ноги и прикрыв глаза, некто в потертой джинсе вяло процедил сквозь неухоженную бороденку, скосив нетрезвый взгляд в сторону Олега:

– Прям Мересьев… Клево полз.

– Мы где? – спросил Олег.

– Ежу ясно – где, – последовал ответ, – в полис.

– В смысле? – переспросил Олег, не владевший жаргоном.

– В ментовке, в смысле, в «обезьяннике», ё. Облажались… – затосковал джинсовый. – А ты, Мересьев, больше всех.

– Почему это больше всех? – хватило сил возмутиться Олегу.

– Так чего полез? В скафло-то? Или случайно попал?

– А может, у него задание такое, – пробубнили из дальнего, самого вонючего угла. – Задание такое: войти к нам в доверие и сдать систему. А скафло подстроено.

– Ну-у-у, ё, леди запели, – протянул джинсово-бородатый, окрестивший Олега Мересьевым. – Ты, Лед, с эфрейду продаблился, и ситай себе в своем корнере. Разстинкался, ё.

– Ничего не понял, – отчетливо сказал Олег.

– Так я это не тебе, а Леду, – лениво протянул джинсово-бородатый. – Лед зато понял. Его полностью Лед Зеппелин зовут. Нейм такой. А по нашему – Леди Запели. Певучий он у нас, ё, на балалайке лабает, и нервная система у него тонкая. Он со страху продаблился, то есть уделался, то есть в штаны написал (объясняю для тех, кто русского языка не знает), вот и сидит теперь в уголке, сохнет, как велено, чтобы поменьше стинкать, вонять, в смысле…

– Ты, Дип, тоже продаблился бы, если бы не «Три топора», а рислинг дринкал. Еще больше продаблился бы! – истеричным шепотом высказался Лед. – А они ж в дабл не пустили! Сам знаешь, что не пустили!

– Кто тебя вообще дринчать аскал, ё? Кто заставлял-то? – равнодушно и лениво спорил Дип, почесывая шею под бороденкой. – Не умеешь – не берись…

Олег перестал прислушиваться к вялой перепалке, события вдруг полностью и с безжалостной ясностью восстановились у него в сознании, перед ним словно бы кинопленка прокручивалась. Он видел, как из дворового подъезда на Скороходова выходит Вадим в обнимку с девушкой и моментально попадает в «скафло», в свалку, падает, увлекая за собой девушку, и… Олег прекрасно помнил, что выдернул сводного брата из кучи-малы, и девчонка вроде бы тоже вылетела, а вот потом… Что было потом? Где Вадим?

Олег стал оглядываться, вытягивая шею, разглядывать в желто-сером полумраке лица запертых вместе с ним в «обезьяннике». Вадима не было. Точно, не было. Успел свалить или поймали и заперли в другом месте? Он же был в этой компании. Может, спросить этого, как его, Дипа, что ли? Вдруг заметили, куда делся Вадим.

– Дип, – нерешительно позвал он. – Дип. Где Вадька? Вадим? Он еще с девушкой был. Или как правильно? С герлой?

– Не знаю никакого Вадьку, – потряс сальными патлами Дип, – а герла была только одна – донья Инес. С каким-то своим.

– Так он и есть Вадим, – подал голос из угла вонючий Лед. – Инкин крейзанутый док. Сидит вечно, как не родной, молчит, не дринчит… Нашла тоже.

– Эй, – заторопился Олег, – так где он? Здесь? Нет?

– Да уфитилили они оба, слиняли, смылись, – ответил кто-то третий из полутьмы, – исчезли, утопая в сиянье голубого дня. Успели, в общем. Проходняком, огородами… Мне было видно. Ракурс такой открылся. Лежал я под чьей-то сладострастно пыхтящей тушей, расслаблялся и задумчиво смотрел, как Инесса со своим мэном, задрав штаны, бегут от комсомола. И завидовал, не скрою. А что вам Вадим, май лорд? Сват? Брат? Почему вдруг такой интерес к какому-то, пардон, стебку? Почему вам не интересна, например, судьба великого художника, гения палитры, Антоши Миллера? Моя, то есть, судьба. Мое, то есть, будущее. Моя фьюча, как сказал бы наш друг Дип, любитель варваризмов. В конце концов, присутствующих повязали после моей персональной выставки. Это была акция протеста. В «Манеже»-то нормальных людей не выставляют, тех, кто партийностью не вышел. Предел проявления либерализма – Моисеенко да Тетерин, а более того – ни-ни… Или Глазунов, тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо. Не верю я, что он…