Все же Гюго смилостивился над ней: когда Леони д’Онэ в январе 1852 года вздумала приехать к нему в Брюссель, он сразу же забил тревогу, обратившись за содействием к жене, своей союзнице:

Адель, возгордившаяся тем, что ее роль внезапно возросла, сразу же ответила мужу.

Завоевать сердце молодой женщины не представляет особой трудности. Труднее бывает убедить, что можно обойтись без нее. Леони упорствовала.

Наконец госпожа Гюго уверила мужа, что опасность миновала, и он похвалил свою посредницу: «Прежде всего хочу сказать, что ты благородная и восхитительная женщина. У меня слезы навертываются на глаза, когда я читаю твои письма: они проникнуты достоинством, волей, мужеством, рассудительностью, спокойствием, нежностью… Ты прекрасно разбираешься в политике, ты правильно воспринимаешь события и умно рассуждаешь о них. А когда заговоришь о делах или о семье, во всем чувствуется высокая и добрая душа…» Опала, постигшая мужа, иногда бывает удачей для жены. В несчастье открылась истинная натура Адели Гюго. С января по апрель 1852 года в жизни ее супруга перемен не было. Работа, непрестанный труд. Обеды за табльдотом гостиницы в обществе Александра Дюма, Ноэля Парфе, Шарля Гюго, иногда и Эдгара Кине. Беспокоил их всех Жирарден, изгнанник с шаткими взглядами. На него нападали иногда бонапартистские настроения, и он иронически говорил Виктору Гюго: «Моя жена такая же красная, как и вы, и тоже заявляет: „Он бандит“…» Короче говоря, Жирарден уже готов был еще раз вывернуться наизнанку и приспособиться к новому режиму. Приспособленчество бывает у некоторых призванием.

Врач герцогини Орлеанской, Ноэль Гэно де Мюсси, приехав в Брюссель, сообщил Гюго, что принцесса с грустью вспоминает о нем. «Как? Неужели он не будет нашим другом?» Гюго ответил, что он питает к герцогине Орлеанской «глубокое чувство симпатии и уважения», но добавил, что он «навсегда принадлежит Республике, что между ним и семьей герцогов Орлеанских нет и не может быть в будущем общих интересов». Об общих интересах в прошлом – ни слова.

Стало очевидным, что если «Наполеон Малый» будет напечатан, то возникнет прямая опасность для семьи Гюго, а также для его имущества, находящегося во Франции. Правительство издало закон против «злоупотреблений прессы», по которому виновные в них французы, даже живущие за границей, подвергались штрафу и конфискации имущества. И вот у Гюго возникло решение перевезти всю свою семью в Брюссель, если будет получено на то разрешение бельгийского правительства, либо же на остров Джерси, если в Бельгии, как ему сообщил Брукер, будет издан закон, запрещающий оскорбительные выпады против главы дружественного государства, что, несомненно, грозило высылкой Виктора Гюго из страны.

Вначале он решил переправить из Парижа на Джерси всю свою мебель. Ему дороги были вещи, с любовью приобретавшиеся им у антикваров: венецианское стекло, медные кувшины, фаянсовые блюда. Адель нашла эту затею бессмысленной. Зачем надолго устраиваться в чужом краю? «Надо быть всегда готовым сняться с места. Ведь уже два раза события изгоняли нас из дому. Это может случиться и в третий раз… Если перевозить мебель на Джерси, придется израсходовать много денег на упаковку и на отправку вещей. Вспомни, что для переезда на другую квартиру нам потребовалось восемнадцать фургонов, а с тех пор имущества у нас, пожалуй, стало больше…» Адель советовала передать кому-нибудь квартиру по улице Тур-д’Овернь и продать с торгов «роскошную готическую мебель», весь старый хлам (приводивший ее в ужас) и всю библиотеку, в том числе первое издание Ронсара, – в этой поспешной распродаже всех вещей Адель не пощадила и подарка Сент-Бёва, с которым были связаны у нее воспоминания о годах несчастья.

Госпоже Гюго, временному главе семейства, было поручено подготовить распродажу, составить каталог вещей, опубликовать объявления в газетах, тщательно просмотреть все находившиеся на чердаке шкафы и столы, так как ящики в них тоже были заполнены «интимными письмами». Исполнив эти обязанности, завершив распродажу, получив деньги, она должна была вместе с Тото и Деде (Шарль уже жил вместе с отцом) укрыться в надежном месте, прежде чем заговорщик успеет метнуть бомбу. Гюго с нетерпением ждал этой блаженной минуты. Он знал, что памфлет «Наполеон Малый» ему очень удался. В Брюсселе изгнанники, такие как генерал Ламорисьер, каждый день приходили к нему послушать несколько страниц, насладиться силой карающего слова. «Излившаяся в нем ненависть дарила им невыразимую отраду…»