соснами, за черными елями, за рощей березовой, за овражком, в орешнике, притулилось дворище – небольшая усадебка. Срубленная в «обло» изба, амбаришко, частокол из тонких, но крепких бревен, колодец – и все. Ни овина – сушить злаки, ни гумна – молотить, ни хлева. И поблизости – ни распаханного полюшка, ни пастбища; сошел снег – одни дикие урочища да буреломы кругом. Да и усадебка – за кустами, за овражками, кто не знает пути – вряд ли найдет, а как пойдет листва, так и не увидит даже. За усадьбой, до самой Свири-реки, тянулась широкая полоса паленого леса – черные стволы мертвых деревьев угрюмо царапали небо. Не водилось там ни дичи, ни рыбы в лесных озерках, лишь вдалеке или, наоборот, ближе к Волхову, недавно скинувшему лед. Про усадьбу ту немногие знали – Вячко-весянин, ладожский житель, после большого пожарища для себя выстроил, да так и оставил – на всякий случай, чтоб было где отсидеться. Кроме Вячки лишь его родичи про дворище тайное ведали. Удобно расположено было, неприметненько, и от Ладоги не так далеко – за полдня доберешься. По зиме еще как-то приходил сюда Вячко посмотреть зайцев да боровую птицу – мало-мало удалось подстрелить, а в силки так и вообще никто не попался, хотя до пожара лесного видимо-невидимо было дичи. Плюнув, ушел тогда Вячко, оставив у очага огниво да мешочек соли – мало ли, забредет кто из дальних родичей. И не ошибся…

Всю зиму, весь март-протальник и половину апреля-березозола, простояла пустой усадебка, а как пригрело солнышко да потаял снег на полянах, объявились нежданно-негаданно и гости, вернее, гостья – молодая златовласая дева с синими, как васильки, глазами – Ладислава.

Одетая в мужское платье – не в женском же бродить по лесам – прошла неприметными тропками, миновала овражек – вот и ореховые кусты… Где ж усадебка? Обманул Вячко иль сама заплутала? Да нет, вон, по левую руку, приметина – осина с обожженной вершиной, видно, ударила когда-то молния. Рядом, у самого оврага, – корявая сосна с отщепом. Все точно…

Походив по орешнику, девушка наконец увидела серые колья ограды. Хорошо спрятал усадебку Вячко – искать будешь, и то не заметишь.

Улыбнувшись, Ладислава толкнула рукою воротца. Осмотрев маленький двор, набрала из колодца воды в небольшую кадку, вылила в прокопченный козелок, потянулась к огниву – и вот уже затрепетало в очаге радостное желтое пламя. Достав из заплечного мешка немного муки, кореньев и высушенного на солнце мяса, девушка бросила все это в котел, помешала длинной деревянной ложкой похлебку и задумчиво уставилась на огонь. Нет, не вышло убежать от любви, хоть и пыталась. Прожила в дальних краях, а после встречи с ярлом сердце не выдержало и уж не находило больше покоя. Закрывала глаза – и виделся, как живой, молодой варяжский витязь с волосами цвета спелой пшеницы и синими, как море, глазами. Хельги… Хельги-ярл…

Ладислава смахнула со щеки непрошеную слезу, вздохнула… и опять улыбнулась. Подумалось вдруг – скоро уже, скоро…

Быстро похлебав варева, дева, прихватив котомку, выскочила на улицу, к колодцу. Зачерпнула воды, поставила на колодезь тяжелую кадку. С голубого неба ласково смотрело солнышко, хорошо так грело, почти по-летнему. Ладислава стянула через голову рубаху, сбросила порты, встала у колодца нагая. Зачерпнув корцом водицы, полила на голову, взвизгнула – холодна, однако. Достала из котомки мыльный корень, натерла кожу, потом, закрыв глаза, ухнула на себя из корца. Эх, и холодно же! Хорошо хоть – солнце… Вымывшись, вытерлась рушником, висевшим там же, в избе, вытащила длинную рубаху, белую, льняную, поверх – голубую тунику, узкую, с золотым шитьем по рукавам и подолу, – подарок любимого. К ней же и сердоликовые бусы – целое состояние – и бронзовые подвески-уточки – то Дивьян подарил, Дишка, светлоглазый весянский отрок, с кем провела не так давно Ладислава долгую тревожную зиму. Расчесав волосы костяным гребнем, стянула их серебряным обручем, глянула на свое отражение в кадке. Сама себя похвалила – ух и ладна, ух и пригожа, краса-девица. А туника-то, туника, а подвески, бусы! Много ли надо для девичьей радости? Хорошо, что взяла все с собой, хоть и отговаривал Дишка и смеялся обидно – лишний, говорил, груз не лень за плечами тащить? Да, конечно же, не лень, своя ноша не тянет! Теперь вот хоть на человека похожа, не на лесное страшилище. Жаль вот, румян да сурьмы не было. Ну и ладно, и без того красны щеки, а брови – чернены. Нет, пожалуй, недостаточно чернены… светловатые какие-то. Не дело это, не дело. Угольком подчернить, что ли? А и угольком. Ух, жжется… Ага – теперь совсем хорошо, теперь можно…

Закрыв за собою воротца, девушка ловко перепрыгнула через овражек и быстро пошла по узенькой тропке, старательно обходя почерневшие, еще не успевшие растаять сугробы. Над головою ее ярко светило солнце.

Обойдя холм, Ладислава прошла сосняком, низко пригнувшись, нырнула под елки – все одно набралось хвои в волосы – и выбежала на круто спускавшийся к реке берег. Вот он, седой батюшка-Волхов – широк, могуч, светел! Девушка, прикрыв ладонью глаза, посмотрела в сторону Ладоги. Вон она, там, кажется, даже видны стены… А вот и лодка – легкий челнок-однодревка. Моноксил, как его называют ромеи. Челнок подплывал все ближе, все чаще и радостней вздымалась высокая грудь Ладиславы, вот уже можно было разглядеть орудующего веслом человека… Седобород, плюгавист. Одет в какое-то рубище… Не он… Не он.

Девушка тяжко вздохнула. Плывущий в челне дедко Нихряй едва не перевернулся, увидев на дальнем берегу боярышню в ярко-голубом одеянии. Откуда она здесь, посреди лесной чащи? Иль поблазнилось? Нихряй снова оглянулся – взгляд его внезапно наткнулся на небольшой островок, по которому прыгали ушастые зверьки. Зайцы! Собственно, за тем он и плыл… Позабыв о привидевшейся боярышне, дед проворно заработал веслом…

А Ладислава так и простояла на берегу почти до самого вечера. Скрылось за тучами солнце, пошел дождь сильный, весенний, настоящий ливень. Тут же промокнув до нитки, девушка последний раз взглянула на туманную речную дымку… Нет, теперь уж вряд ли… Что ж, Вячко не передал просьбы? Или какие-то неотложные дела задержали ярла?

Вся в слезах, прибежала дева в усадьбу. Скинув мокрую одежду, протянула к очагу руки… Чуть слышно скрипнула дверь. Схватив с лавки нож, Ладислава обернулась…

– Еле нашел тебя, – сбрасывая плащ, с улыбкой произнес Хельги. Девушка, не выдержав больше, бросилась к нему на шею.

– Любый, любый… – шептала она, глотая слезы…

Сельма, дочь Торкеля-бонда