Королева осталась одна. Изумленная, рассерженная, смятенная… испугаться она еще не успела. Она воздела руку; она попыталась что-нибудь сделать. Но позади нее над каменным гробом плясало синее пламя. Начертанные на стенах письмена отражали свет, сияли и переливались, завершая длинную фразу, тянувшуюся вдоль всей лестницы. Королева стремительно крутнулась на месте, и я смогла прочесть буквы вместе с нею: «В вечности покойся, вне времен и сроков, в тишине недвижной, под могильным камнем». В стихах этих речь шла не только о вечном упокоении короля. Это была не гробница, но тюрьма. Тюрьма, заготовленная для нее. Королева обернулась и замолотила кулаками в стену, тщетно пытаясь сокрушить ее, расширить пальцами трещины. В ней нарастал ужас. Камень обступил ее со всех сторон, холодный и безмолвный. Этот склеп прорубили в корнях горы. Выйти она не могла. Не могла…

Лесная королева резко оборвала поток воспоминаний. Свет «Призывания» дрогнул и потек по камням гробницы вспять, словно вода. Саркан отшатнулся назад; меня шарахнуло о стену. Мы снова находились в круглой комнате, но страх королевы бился в моей груди, точно птица о решетку. Ее заперли в каменном мешке, отрезав от солнца, воды и воздуха. И все-таки она не могла умереть. Она и не умерла.

Она стояла среди нас, полускрытая за лицом королевы Ханны, и королевой из видения она тоже больше не была. Она как-то выбралась из темницы. Она вернула себе свободу, и тогда она… убила их? Она убила их, и не только: она уничтожила их возлюбленных, и детей, и весь их народ; она пожрала их, она превратилась в такое же чудовище, как и они сами. Она создала Чащу.

Королева тихо зашипела в темноте, не по-змеиному, а так, как шелестят листья, как скрежещут друг о друга ветви на ветру. Она шагнула вперед, и вьющиеся стебли вспучились, хлынули вниз по ступеням из-за ее спины, очищая для нее путь: зеленые плети хватали последних уцелевших за лодыжку, запястье и горло, оттаскивали их к стенам или поднимали к потолку.

Мы с Сарканом пытались подняться на ноги. Кася загородила нас собою, словно щитом, и принялась рубить лозы, не подпуская их к нам; но бессчетные стебли, змеясь, огибали ее и ползли в гробницу. Вот они захлестнули детей и потащили их за собой, Мариша завизжала, Сташек тщетно молотил по зелени мечом, пока лозы не обвились вокруг его руки. Кася шагнула от нас к детям. Лицо ее исказилось от муки: она не могла защитить нас всех.

И тут вперед метнулся Марек. Он рассек стебли сияющим лезвием своего меча, кинулся между королевой и детьми, левой рукой оттолкнул малышей обратно, под защиту погребальной камеры. И встал перед королевой. Она задержала шаг.

— Мама, — исступленно выговорил он, бросил меч и схватил ее за запястья. Королева медленно запрокинула голову. Марек впился глазами ей в лицо. — Матушка, — промолвил он. — Борись с нею. Это я, Марек… Маречек. Вернись ко мне.

Я с трудом встала, держась за стену. Марек горел решимостью — и любовью. Его броня была вся в крови и в копоти, лицо прочертила алая полоса, но на мгновение он вдруг показался ребенком — или святым, в чистоте своего стремления. Королева остановила на нем взгляд, положила ладонь ему на грудь — и убила его. Ее пальцы превратились в шипы, и ветки, и стебли; она погрузила их в броню — и сжала кулак.

Если в ней еще оставалось хоть что-нибудь от королевы Ханны, хотя бы жалкий обрывок воли, наверное, она израсходовала его в этот самый миг на последнюю милость: Марек умер, не зная, что потерпел неудачу. Он даже в лице не изменился. Мертвое тело легко соскользнуло с королевиной руки, почти не поврежденное: лишь в нагрудном панцире зияла дыра. Марек навзничь упал на пол; доспех зазвенел о плиты. В ясных глазах Марека светилась уверенность: он не сомневался, что его услышат, что он одержит победу. Он выглядел воистину по-королевски.

И его уверенность захлестнула нас всех. На мгновение мы потрясенно застыли. Солья ошеломленно охнул. И тут вперед прыгнула Кася, размахивая мечом. Королева приняла удар на собственный клинок. Они замерли, сцепившись мечами, в жестком противоборстве; от скрещенных лезвий отлетела искра-другая. Королева подалась вперед, медленно пригибая Касю к земле.

Саркан заговорил: заклинание жара и пламени покатилось с его языка, из земли под ногами у королевы забил фонтан желто-алого испепеляющего огня. Пламя жадно сожрало оба меча. Там, где оно задевало Касину кожу, оставались черные подпалины. Касе пришлось откатиться в сторону. Серебряный доспех королевы расплавился, потек блестящими струйками на пол; лужицы быстро затягивались почерневшей коркой. Королевина сорочка вздымалась и опадала в жарком дыму. А вот тела огонь не трогал: бледные руки и ноги оставались столь же прямы и незапятнанны. Солья в свой черед нахлестывал королеву своей белой огненной плетью; там, где потрескивающий хлыст встречался с Драконовым огнем, он окрашивался синевой. Это смешанное синее пламя обвивалось вокруг королевиного тела, выискивая слабое место, пытаясь пробиться внутрь.

Я схватила Саркана за руку; я подпитывала его магией и силой, чтобы огонь не погас. Зеленые стебли корчились в жару и в дыму. Солдаты, которых они не задушили, спотыкаясь, отошли назад и побрели вверх по лестнице — по крайней мере, хоть они спасутся. Мне в голову приходили все новые заклинания, но, еще даже не начав, я знала: они не сработают. Пламя не возьмет королеву, лезвия не повредят ей, как бы долго мы по ней ни рубили. Я в ужасе подумала, а не следовало ли нам дать «Призыванию» рухнуть — чтобы королеву поглотило великое ничто. Но, наверное, не помогло бы даже это. Королевы слишком много. Она бы заполнила собою все провалы, проделанные нами в мире, и все равно бы никуда не делась. Она — это Чаща, а Чаща — это она. Ее корни уходят слишком глубоко.

Саркан втягивал воздух долгими, прерывистыми вдохами — когда мог. Измученный Солья опустился на ступени лестницы, его белый огонь погас. Я сколько-то поддерживала силы Саркана, хотя знала: скоро падет и он. Королева повернулась к нам. Она не улыбалась. В лице ее не было торжества — лишь бесконечная ярость и уверенность в победе.

За ее спиной Кася поднялась на ноги. Вытащила из-за спины Алошин меч. И широко размахнулась.

Лезвие впилось королеве в горло и застряло на полпути. Раздался глухой рев, мои барабанные перепонки затрещали, в комнате разом стемнело. Лицо королевы застыло. Меч пил, и пил, и пил — изнывая от неутолимой жажды, алкая еще и еще. Шум нарастал.

Казалось, шла война между двумя бесконечными сущностями, между бездонной пропастью и бегучей рекой. Мы все словно приросли к месту, мы наблюдали и надеялись. Королева так и не изменилась в лице. Там, где меч ударил ее по горлу, плоть пыталась затянуть черная глянцевая пленка, расползаясь от раны, словно чернильное облако в стакане прозрачной воды. Королева медленно подняла руку и коснулась раны; на подушечках пальцев осталось немного черного глянца. Она озадаченно поглядела на эти пятна.

И презрительно вскинула глаза на нас, едва ли не качая головой — она словно говорила нам: «Глупцы!»

А в следующий миг королева рухнула на колени: голова ее, и все тело, и руки, и ноги — все затряслось, как у марионетки, если кукольник вдруг отпустит веревочки. Внезапно тело королевы Ханны охватило Сарканово пламя. Ее короткие золотые волосы вспыхнули дымным облаком, кожа почернела и пошла трещинами. Сквозь обугленную кожу проглядывали бледные блики. На миг я подумала: может, оно все-таки сработало может, Алошин меч положил конец бессмертию Лесной королевы.