переправлю часть Генерала Каменского до Бендер, а от себя пошлю до Очакова, дабы очистить от их деташементов, какие бы нашлись в поле. В это же время прикажу с моря бомбардировать Очаков. Хорошо, естли б Бог послал, чтобы они испугались. Более ж делать нечего. Больные в Херсоне уменьшаются, но долго не приходят в силу. В Таврическом корпусе много становится. Ожидаю рапортов подробных обо всех дефектах флота Севастопольского с прожектом о построении новых судов и какого рода они быть должны, что представлю в самой скорости. Большой некомплект полков мушкатерских по военному времяни требует скорейшего доставления рекрут. Прикажите, матушка, отправлением, что соберется, немедленно, дабы иметь время их обмундировать и выучить».

Г.А. Потемкин – Екатерине II (октябрь 1787):

«Всемилостивейшая Государыня.

Князь Нассау приехал ко мне с письмами из Парижа от Симолина, который свидетельствует о его ревности к интересам Вашего Императорского Величества. Желание его служить при армии Вашей. Но как в настоящее время идут здесь приуготовления еще, то я и уговорил его ехать в Петербург, где ему дав чувствовать, что он нужен и полезен нам будет пребыванием своим во Франции, а весною к армии возвратиться может, то он тотчас туда поедет. Я могу уверить Ваше Императорское Величество, что он в истину наполнен усердием показать свои услуги.

Я за сим немедленно вслед отправлю курьера с моим мнением о настоящих делах».

Екатерина II – Г.А. Потемкину (февраля 10 ч., 1787):

«Друг мой сердечный Князь Григорий Александрович. Письмо твое от 27 января, в котором пишешь, что ты опять занемог, немало меня тревожит. Божусь тебе, что я почти дрожу всякий раз, что имею о твоем здравии известия не такие, как мне желается; дай Боже, чтоб ты скорее выздоровел.

Вчерась получен из Вены курьер с ведомостию, что Цесарь объявил туркам войну. Заборовский приехал, и естьли возьмется, то пошлю его для командования войск во флот. Буде нет, то думаю удержать Князя Василья Долгорукова, который сюда приехал с женою. Поудерживает меня маленько то, что не очень знаю, колико он тебе надобен. Однако русский кто имянитый во флот необходим, и так надеюсь, что в случае нужды его уступишь на сию посылку.

Слушай, Papa, я тебя очень люблю и хочу, чтоб ты был всячески здоров и благополучен. Я здорова. Бог с тобою».

Война войной, но тревожные мысли о положении во Франции остро волновали Екатерину II. То, что происходило во Франции, противоречило ее многолетнему увлечению французскими писателями, философами, энциклопедистами, тому либеральному курсу, которого она много лет придерживалась в своей государственной деятельности. Несколько лет тому назад граф Иван Чернышев, пребывая в Париже, был удивлен происходящими там волнениями в просвещенных умах: «Никто не может предвидеть, куда поведет это брожение умов».

Смерть Иосифа II резко изменила политику Екатерины II в отношении Оттоманской империи. Австрийский император Леопольд в сентябре 1790 года подписал перемирие с Турцией, вернув ей завоеванные территории. Турция просила перемирия у России, но Потемкин настаивал на ее капитуляции. В январе 1790 года французский поверенный в делах Эдмон де Жене, временно заменивший графа Сегюра, уехавшего в отпуск, писал во Францию: «Турки в третий раз обратились с просьбой о перемирии, и в третий раз Потемкин отказал им в этом» (Черкасов. С. 358). К тому же и Пруссия заключила с Турцией союзный договор, заметив наметившийся выход Австрии из войны против Турции, – все эти обстоятельства вынудили Екатерину II искать сближения с Францией, в которой действия Людовика XVI были ограничены законами Национального собрания. Но граф Монморен по-прежнему возглавлял министерство иностранных дел, И.М. Симолин тонко вел политику Российского государства, граф Шуазель-Гофье по-прежнему старался вызволить Я. Булгакова из турецкого Семибашенного замка, русские полки добивали турецкие войска.

Пруссия настаивала на том, чтобы стать посредником между Турцией и Россией в заключении мира или перемирия, но Россия протестовала против этого вмешательства. Симолин возлагал надежды на французского короля, надеялся, что он «даст новые распоряжения своему послу в Константинополе постараться рассеять те дурные впечатления, которые прусский министр и его приверженцы создали там относительно намерений императрицы, и даст понять туркам, что если они искренне желают мира, то лучшим средством для этого были бы прямые переговоры с санкт-петербургским двором» (Там же. С. 359). Но турки заколебались, победы русских на суше и на море были неоспоримы, визирь и риджалы (главные чиновники. – В. П.) хотят мира, султан колеблется, пьянствует и увлекается мальчиками. С переговорами о мире могут тянуть время. «Ничего на свете так не желаю, как мира», – писала Екатерина II князю Потемкину 19 апреля 1790 года, утвердив план летних военных действий на 1790 год.

Шведский король Август III все еще мечтал завоевать половину Финляндии и Кольский полуостров, его войска и корабли все еще угрожали Петербургу.

Султан Селим все еще хотел отвоевать Крым и бросил 40-тысячную армию Батал-паши на Кубань, а после успешного наступления предполагал продолжить действия в Крыму. Но в июле 1790 года адмирал Федор Ушаков пресек действия турецкого флота с армией Батал-паши у Керчи, не позволив высадку десанта, а в сентябре разгромил эскадру турецкого флота в районе острова Тендра. «Императрица, – писал Эдмон де Жене из Петербурга 28 сентября, – получила вчера радостное известие о своей черноморской эскадре. Контр-адмирал Ушаков 8 и 9 сентября разбил турецкую эскадру у острова Тендра, в сорока верстах от берега. Капудан-паша располагал 15 линейными кораблями, 8 фрегатами и большим количеством других судов – всего 48 кораблей. У русских всего было 12 линейных кораблей и 8 фрегатов, и, несмотря на очевидный недостаток средств, победа досталась им. Капудан-паша был полностью разгромлен… Число взятых русскими пленных достигает 900 человек, среди которых один паша и три саидбека… Эта победа может быть оценена императрицей как средство, способное приблизить мир. И в самом деле, постоянные неудачи должны наконец побудить турок выйти из состояния ослепления, в котором они пребывают, раскрыть им глаза на беспомощность их усилий и дать им понять необходимость сближения с двором, который желает содействовать им в достижении мира на умеренных условиях» (Черкасов. С. 360).

«Всемилостивейше повелеваем действительному статскому советнику Гавриилу Державину быть при нас у принятия прошений» – так Екатерина II в своем указе сенату 13 декабря 1791 года поручила своему новому секретарю разбирательство сенатских меморий. А все началось с того, что Державин, ссылаясь на закон, объяснил Платону Зубову, что нельзя переносить нерешенные дела из одной губернии в другую. Оказалось, что этот вопрос у Зубова возник после того, как Екатерина II задала этот же