«Ноу! Прекрати говорить! Положи камень обратно!»

— Глаз разбил тот, кто обладал абсолютно упорядоченным сознанием. Когда это произошло, все сознания, проникшие в камень раньше и собравшиеся внутри него в единый сверхразум, были уничтожены.

«Что за чушь, май фрэнд?»

— Это событие до сих пор запечатлено в Поющих Камнях как воспоминание. И если достаточно мощный интеллект — как, например, у философа, заключенного в этих семи камнях, — сможет сосредоточить свое воспоминание на другом Глазе, то… Я полагаю, ты знаешь, что такое резонанс?

«Ноу! Ноу!»

— Что касается именно этих камней, только эквивалентность может привести к разрушению. Давай посмотрим, прав ли я. Герберт, прошу!

Заводной философ не пошевелился, но внезапно эктоплазма на стенах и на потолке потускнела, а алмаз в его металлической руке ярко вспыхнул: разряды энергии, змеящиеся по стенам, изогнулись вовнутрь и устремились к граням камня. Его мягкое гудение стало усиливаться и углубляться, пока не покинуло пределы человеческого слуха. Бёртон почувствовал себя так, словно чьи-то невидимые руки прижались к его ушам, и под его черепом яростно затрепетал голос Распутина:

«Ноу! Не делать этого! Дай мне уйти! Дай уйти, май фрэнд, я возвращаться в мое время!»

— Слишком поздно, Григорий. Однако посмотри и на светлую сторону: ты добился своего, ушел от убийц. И убьет тебя — не вода!

Внутри алмаза замелькали крошечные частички. Появление каждой из них сопровождалось слабым звуком тинк, и Бёртону показалось, будто что-то распадается на куски, однако, как он ни всматривался, никаких подробностей различить не мог. Краем глаза он заметил, как быстро они заполонили библиотеку, но, обернувшись, не увидел больше ничего.

«Что это за ящерицы? Убирайтесь от меня! Прогони их! Когти! Они вонзать в меня когти! Ноу! Ноу!»

Эфирная энергия билась в камень, становилась всё более интенсивной: она змеилась по полу, хлестала и шипела по стенам и потолку.

— Большинство людей называют их феями или эльфами, — сказал Бёртон умирающему русскому. — Это остатки древней расы: сохранившиеся воспоминания. Нам, людям, трудно понять их природу: мы склонны считать их созданиями мифическими. Но, конечно, в России ты не слышал про фей, не так ли? Ведь в вашем фольклоре их нет.

«Они разрывают меня на куски!» — кричал Распутин.

— Неужели? А вот я полагаю, что ты просто возвращаешься назад. Это единственное, чему я научился у тебя, Григорий: поврежденные воспоминания можно восстановить. Кроме того, ведь всё это уже в прошлом, верно?

«Ноу! Ноу!»

Распутин взвыл в агонии. Ужасающий вопль как копье пронзил голову Бёртона. Он зашатался и стиснул зубы: из носа у него хлынула кровь. Спенсер повернул латунную голову.

— Нет! — сумел выдохнуть Бёртон. — Не останавливайся!

Зазубренная линия блестящего синего света вырвалась из расколовшейся грани Глаза, окружила королевского агента и подняла его в воздух. Он повис, беспомощно дергаясь. Под кожей лопнули капилляры, закапала кровь. Взвилась эфирная молния, ударила его о потолок, потом бросила на пол, где он и остался лежать, захваченный шипящим разрядом: эфирная энергия потихоньку стекала с него. Мука стала настолько нестерпимой, что рассудок Бёртона, казалось, отделился от тела. Боль тут же утихла, но легче не стало. В то же мгновение сознание королевского агента заполнилось смертельной болью «Безумного монаха», умершего в тот момент, когда камень разлетелся на куски. Это было уже слишком, даже для Бёртона: мир опрокинулся, скользнул прочь, потемнел и исчез.

Сэр Ричард Фрэнсис Бёртон был мертв. Он знал это, потому что не чувствовал ничего. Окружающий мир и все его ощущения исчезли. Он ничего не хотел; не было ни прошлого, ни будущего — только покой.

Металлический палец ткнул Бёртона в ребра. Он открыл глаза, ожидая увидеть оранжевый свет, мигающий под крышей палатки. Но увидел он снег. Бёртон сел. Нет, это был не снег: с потолка библиотеки падали хлопья мертвой эктоплазмы и исчезали, не успевая долететь до пола.

Бёртон с трудом встал на ноги, вынул из кармана носовой платок и отер кровь с лица. Раздался громкий треск: это упал труп Блаватской. Ударившись о постамент, он разбил его, превратив в облако пыли.

Отвернувшись от разбитого черепа и изуродованного тела, Бёртон увидел Спенсера, стоявшего рядом. Латунный человек протянул руки, сложенные чашечкой. Королевский агент посмотрел на них и сосчитал:

— Ровно семь. Это всё?

Латунный человек кивнул.

— Сохрани эти чертовы штуки у себя, ладно? У меня от них болит голова. Пошли отсюда. И, Герберт…

Латунная голова посмотрела на него.

— Спасибо!

Высвободив стул из-под крошащегося и быстро исчезающего холма эктоплазмы, Бёртон с его помощью пробился сквозь субстанцию, превратившуюся в известь и загораживавшую дверь с коридором за ней. Медиумический материал невероятно быстро переставал существовать, и, когда они спустились на нижний этаж «Венеции», полностью исчез. Они вышли на затопленный смогом и странно тихий Стрэнд. Голова Бёртона закружилась, он покачнулся и ухватился за своего спутника.

— Подожди, — пробормотал Бёртон.

Опомнившись, он увидел лица Суинберна и Траунса, с тревогой глядевшие на него.

— Я был без сознания?

— Олух! — чирикнула Покс, сидевшая на плече у поэта.

— Несомненно, — ответил Траунс. — Лорд Нельсон вынес тебя из тумана. Как наш враг?

— Мертв. Представление окончено. Но это не Лорд Нельсон. Дай-ка мне руку!

Траунс протянул руку и поднял Бёртона на ноги.

— Не Нельсон? — удивленно спросил он. — Другое устройство?

Покс перепрыгнула с плеча Суинберна на голову заводного человека и просвистела:

— Великолепный красавец!

— Что-что? — нахмурился Траунс.

— Нет времени объяснять, старина, достаточно сказать, что сэр Чарльз Бэббидж был гением!

— Нет времени? Но ты вроде сказал, что Блаватская мертва?

— Да. И Распутин тоже. Мне надо идти. Я должен кое-кого повидать, прежде чем упаду в кровать и засну на неделю!

— Можно мне с тобой, Ричард? — обеспокоенно спросил Суинберн.

— Нет, Алджи: это я должен сделать один. Не одолжишь ли мне пару твоих камней? — спросил Бёртон, обернувшись к латунному философу. Спенсер уронил два камня в протянутую руку королевского агента. Тот сунул их в жилетный карман и исчез в тумане.

— Эй! — крикнул Траунс вслед исчезающей фигуре. — А кто такой этот Распутин?