— Что будем делать дальше?

Ответить Северцев не успел.

Запищали кремальеры запоров, ручка двери опустилась.

— Сделай вид, что ты еще в шоке! — быстро шепнул Олег. — И жди момента…

В кубрик вошли двое черноформенных парней.

— Он заклеил камеру! — угрюмо буркнул один из них. — И выдернул микрофон! Вот сука! А мы голову ломаем…

Второй молча пнул Северцева носком ботинка в бок… и полетел на пол, врезался головой в стену кубрика, затих. Первый тюремщик выхватил пистолет, но был в мгновение ока обезоружен и оглушен.

Виктор привстал было, собираясь вмешаться, однако Северцев, чувствуя приближение волны угрозы, прижал палец к губам:

— Лежи! Ты все еще в бессозналке!

Виктор послушно лег, закрыл глаза.

В ту же секунду в кубрик ворвались еще двое вооруженных матросов в черных робах, направили стволы автоматов на Северцева, загородившегося телом охранника.

— Спокойно, мальчики, спокойно, — сказал он, переживая приступ слабости; организм полностью не восстановился, и новая энергопотеря грозила полной обессиленностью. — Я не привык к грубому обращению и просто защищался. Могу я поговорить с кем-нибудь из ваших начальников?

Из-за спин матросов вышел еще один в черном, с красным шевроном на рукаве. Лицо его было абсолютно равнодушным.

— Идемте, вас ждет хозяин.

— Вот и отлично. — Северцев отпустил охранника, вернул ему оружие. — Больше не сучи ножками, не бей лежачих, калекой можешь остаться.

Его пихнули в спину и повели по коридорам и лестницам в нос яхты, на вторую палубу, где располагалась каюта владельца судна. Дверь, толстая, тяжелая, прочная, открылась автоматически и бесшумно. Северцев переступил комингс и оказался в лесу — по первому впечатлению. Каюта велиарха представляла собой уголок «дикой» природы с пальмами, фикусами, рододендронами и ползучим кустарником, почти скрывшим неровные «каменные» стены. Несколько кресел и прозрачный стол с компьютером, а также плоская плита плазменного телевизора терялись в этой зелени, органично вписанные в пейзаж.

Два кресла были заняты. В одном сидел генерал Герасимов — экзарх, одетый в коричневый костюм с галстуком, во втором — мощного сложения мужчина средних лет с красноватым от загара лицом. Одет он был в белую рубашку с короткими рукавами и шорты. Северцев понял, что это и есть господин Крушельницкий, глава Счетной палаты и он же — экзом велиарха, один из эмиссаров СКонС на Земле.

Герасимов встал и вышел, кинув на гостя рассеянный взгляд.

— Проходите, Олег Андреевич, садитесь, — проговорил Крушельницкий неожиданно тонким голосом. — Будьте как дома.

— Спасибо, я постою, — вежливо отказался Северцев.

— Судя по всему, вы имеете превратное представление о сути и цели нашей деятельности. — Тон велиарха не изменился, только в глазах зажглась и погасла искра угрозы. — Мне хотелось бы изменить ваше мнение.

— Вряд ли вам это удастся.

— И все же я попытаюсь. Не скрою, вы ценный индивидуум, судя по тому, что мне рассказали о вас, и ваше участие в деятельности системы весьма желательно. Хотя, с другой стороны, не стоит переоценивать человека, кем бы он ни был. Как известно, незаменимых специалистов не бывает.

Северцев понял смысл сказанного. Велиарх давал понять, что самостоятельность и упорство собеседника имеют пределы.

— Отпустите Ладу, и мы побеседуем.

— Хотел бы, да не могу, — развел могучими руками Крушельницкий; было видно, что он продолжает держать себя в хорошей физической форме и занимается скорее всего бодибилдингом. — Дочь Сабировых — потенциальный лидер, мессия, как принято говорить, и вполне способна изменить анналы СКонС. Во всяком случае — в планетарном масштабе. А это недопустимо.

— Почему? Вы боитесь потерять власть?

— Боюсь, — без улыбки кивнул Крушельницкий. — Да присядьте же, наконец, от этого вашей гордости не убудет.

Северцев подумал и сел в кресло напротив.

— Напитки, чай, кофе, вино?

— Ничего. Впрочем… зеленый чай, если можно.

Крушельницкий не шевельнулся, но буквально спустя несколько секунд в каюте появился стюард во всем черном и принес поднос с чашкой чая, сахарницей и печеньем. Северцев взял чашку, отхлебнул, чувствуя побежавшую по пищеводу волну тепла. Система восстановления сил организма заработала интенсивнее.

— Глинтвейн, — приказал Крушельницкий.

Стюард кивнул, удалился и принес на подносе бокал дымящегося напитка малинового цвета.

— Теперь давайте порассуждаем. — Велиарх взял бокал, отпустил стюарда. — Что такое БМГ? Несомненно, вам уже известна физическая суть термина. Добавлю: БМГ — это солитон или волна жизни, скользящая по оси состояний в сторону увеличения размеров более сложных белковых систем. Причем не только на Земле, но и вообще во всем объеме «креста состояний», то есть — Вселенной. Но эта волна неоднородна, и некоторые формы жизни чрезвычайно агрессивны по отношению к остальным.

— Например, люди.

— Ну, мы — не самая агрессивная форма разума, есть гораздо более опасные существа. И вот они-то и нарушают баланс Божественной Программы и требуют постоянного вмешательства. Конечно, мы тоже не ангелы, надо признаться, почему и приходится напрягаться нашей службе, удерживать гармоничное сочетание власти и исполнения, желаемого и действительного, мечты и возможности. Те три разумные расы, предшественницы человечества, не смогли этого сделать и ушли со сцены истории. Программа вычеркнула их из жизни.

— Не Программа, а Подпрограмма, — усмехнулся Северцев. — Не передергивайте. Возможно, когда-то СКонС в точности следовала принципам Создателя, но теперь она трактует их иначе, перевернула смысл большинства светлых понятий и терминов и спокойно выдает черное за белое, уродство за красоту, зло за добро. Или это не так?

— Вы заблуждаетесь, — качнул массивной головой Крушельницкий. — Если бы мы не вмешивались в эволюцию БМГ, жизни давно бы не было, наступил бы полный хаос, коллапс. К примеру, человек со всем своим биологическим наследием — животное, к тому же очень жестокое животное, и только наше вмешательство позволило ему освоить нишу разума на Земле. Которую, кстати, могли бы заполнить и другие виды жизни — лемуры, слоны, дельфины, птицы, колонии насекомых. Так что мы делаем благое дело, не во имя одного человека, а во имя всего человечества, во имя идеала.

Крушельницкий допил глинтвейн, вытер губы тыльной стороной ладони, снисходительно глянул на собеседника.

— Потенциал человека гораздо более высок, чем степень его реализации. Появление таких одаренных детей, как дочь Сабировых, тому подтверждение. Однако социальная гибкость и адаптивность ярких личностей гораздо ниже, чем средних, поэтому Программа наделяет людей из всех потенциальных возможностей самыми минимальными, чтобы снизить потери от социальных конфликтов. В нынешних условиях — это ошибка. Вот СКонС и пытается ее исправить.