Серый лёг в траву рядом.

– Мне тоже плохо, – просипел он. – Но то, что было там… оно гораздо хуже. Оно смерть. Нет, оно хуже смерти… Оно пожрёт тех, кто попался, им уже не вырваться… никогда… Нет, хорошо, что я не спас больше никого там, на поле…

Эовин, несмотря на то, что совсем обессилела, содрогнулась. Такой надрыв, такая безысходность слышались сейчас в голосе Серого, которого она привыкла видеть решительным и собранным даже в самые отчаянные моменты!

И на миг ей почудилось, что сквозь знакомые черты рыбака из Минхириата проступило другое лицо: молодое, властное и незнакомое.

Нет, конечно же, почудилось.

– И что теперь? – выдохнула она.

– Завтра снова пойдём. – Серый перевернулся на спину и уставился в темнеющий зенит. Теперь это был уже знакомый Серый, которого ничто не могло свернуть с избранного пути. – На восток. Я должен догнать, должен найти ответы, вспомнить… А пока – пока будем искать воду.

Северо-восточные отроги Хлавийских гор, утро 18 августа 1732 года

– Ну вот и дошли, – спокойно заметил Санделло.

– Дошли, – выдохнула Тубала.

По правую руку от них вздымались громады Хлавийских гор (что по-тхеремски означало «Горы Ледяных Потоков»). Горбун и воительница ехали по следу воинства Диких – вернее, его остатков, довольно беспорядочным маршем двигавшихся по предгорьям. Следы эти вгоняли в дрожь даже повидавшего всякое горбуна: мертвецы по обочинам, да не просто умершие в пути – страшные обугленные трупы с застывшей на лице маской ужаса. С каждым днём трупы становились всё свежее, словно только что погибшие, следы ног и копыт в пыли всё явственнее, а накануне вечером острые глаза Тубалы разглядели далеко впереди зарево походных костров.

И вот – первое препятствие.

Здесь кончались владения Тхерема. Некогда его властители возвели в этих краях обширную заградительную линию, ущелья и долины перегораживали стены, сложенные из массивных каменных блоков, к скалам лепились приземистые крепостные башни с узкими прорезями бойниц. Однако края эти опустели, и укрепления тоже пришли в упадок. Буйный южный лес наступал куда решительнее врагов, подкапывая стены корнями, оплетая лианами, расшатывая стены проросшей в щелях травой. Караульные башни с воротами, перекрывающими узкую долину перед путниками, казались покинутыми… но только казались.

В одной из башен топили очаг, дым выползал из крошечного оконца, пятная утреннее небо; под стеной свалены были неошкуренные брёвна и обломки досок; одна из ветхих воротных створок когда-то обрушилась, и проход перегораживала свежая рогатина.

А справа от стены заросший лесом склон носил следы совсем свежего и сильного пожара.

Возле рогатины, разведя костерок, скучали трое стражей в лёгкой броне, занятых более болтовнёй, чем ох-раной.

– Ишь расслабились, – заметил Санделло, разглядывая рогатину. – Как видно, начальство далёко да не больно спрашивает, у твоего отца в воинстве такого не водилось.

Тубала промолчала, стискивая эфес сабли.

– Кони наши не горные козы, скакать по обрывам, – продолжал Санделло. – Не знаю, как твои гномы через этот заслон просочились, небось к пожарищу вон тому они руку приложили. А нам-то придётся напролом идти. Готова, Эсси?

Тубала хищно усмехнулась:

– Ну хоть не скучно будет! А то клинки мои уже плесенью заросли…

Наверное, несчастным стражникам показалось, что на них из-за ближних скал обрушились злые духи – или во что там верили дикие южные племена?

Санделло на скаку выстрелил – стрела пропела короткую песнь, ударив одного из стражников в висок; вторая пробила другому стёганый доспех, опрокинула на спину. Третий успел завизжать и вскинуть изогнутый клинок – но тут же его ударил в грудь тяжёлый нож, пущенный тонкой девичьей рукой.

В башнях забили тревогу, раздался шум, кто-то начал истошно скандировать: «Хен-на! Хен-на!»; на стену и к воротам побежали дозорные, но поздно – горбун и Тубала были уже у самой рогатины.

Санделло стрелами снял со стены двоих самых расторопных, натянувших было луки.

Тубала рванула подвешенный справа от седла длинный серый свёрток. Миг – из него появилось настоящее стальное чудовище, так что даже видавший виды горбун присвистнул.

Это был меч, громадный двуручный меч: широкая гарда и два коротких дополнительных острия в нижней трети лезвия; подобными сражаются лишь самые сильные и опытные воины, и в одиночных поединках, а не на поле брани.

Девушка же без всякого видимого усилия взметнула страшный клинок. Удар – и рогатка с сухим треском распалась надвое. Ещё взмах – и круговой удар снёс торчащие сверху жерди.

– Дава-ай! – взвизгнула Тубала. Конь прянул через поверженную преграду, опрокинув подвернувшегося врага.

Санделло последовал за девушкой.

Вслед им всё громче вопили:

– Хен-на! Хен-на! Куан-ло! Хен-на!..

Однако Санделло со спутницей вихрем пронеслись под воротной аркой и помчались дальше через долину во весь опор. Вслед им летели стрелы, но лишь бессильно падали в траву.

– Хен-на! Хен-на!..

Санделло не давал коням роздыху. Если удастся достичь предгорного лесочка, который курчавился у подножия сжимавших долину скал, они легко уйдут от погони, на ровном же месте преследователи, скачущие налегке, окажутся быстрее.

Однако крики позади медленно, но верно приближались, и стрелы стали чаще ложиться в траву вокруг.

Доскакав до первой рощицы, горбун осадил хрипящего коня.

– Не уйти! – гаркнул он. – Давай!..

Тубала кубарем скатилась с седла.

Через минуту, когда преследователи достигли рощицы, всё было готово.

Санделло встретил врагов стрелами: они разили в упор, и трое успели упасть, сражённые насмерть, прежде чем отряд приблизился. Старый воин закинул лук за спину; радостно зазвенели колечки на лезвии меча.

Взмах – и передний воин падает, заливаясь кровью, рассечённый от плеча до грудины. Ещё взмах – лезвие вражеского меча щербится о колечки, соскальзывая, отлетает в сторону, и кожаный доспех не спасает воина от смертельного удара Санделло. Меч, звеня кольцами, чертит кровавые черты – одному под подбородком, другому через грудь, играючи пробивает кольчуги и наручи.

Однако едва горбун связал отряд боем, как сзади, из густых зарослей, в спину противнику ударила Тубала со своим чудовищным двуручником.

И уж она не жалела ни людей, ни коней.

Тяжеленный меч порхал, точно бабочка, смертоносный и стремительный. Казалось, для него не существует преград. Упал, дико заржав, конь с подрубленными сухожилиями. Всадник, пытавшийся соскочить, враз лишился головы, а другого Тубала одним ударом развалила надвое. Кровь лилась рекой, брызгала во все стороны.