– Прижиматься к горам нам не резон… – Рагнур в очередной раз спустился с дерева. – Хвост Диких мы уже нагнали.

– И Свет совсем близко, – угрюмо кивнул хоббит.

Он в который уже раз покосился на перстень принца Форвё и – в который уже раз – не увидел того, на что надеялся.

Нет, камень был жив. Но совсем не так, как ожидалось хоббиту.

Что бы ни таилось в глубине перстня, сейчас оно скорчилось, сжалось, словно улитка в раковине, втянувшая внутрь нежное тело. Не отвечал камень и на мысленные призывы Фолко.

А вот Свет давил всё сильнее, всё ощутимее. Хоббиту уже хотелось завязать лицо платком, словно в родном Бренди-Холле, когда дядюшка Паладин выгонял всех на полевые работы, невзирая на жару и палящее солнце.

– Стоп, – вдруг замер кхандец. – Это что ещё такое?..

Они сделали короткий привал на самом краю зарослей; по левую руку от них, к северу, открывалась пыльная сухая равнина с одинокими раскидистыми деревьями. По правую руку начинались предгорные заросли; в неглубокой балочке исчезал мелкий ручей, добравшийся досюда с острых вершин.

Дикие нельзя сказать, что уходили совсем уж ничего вокруг не видя и не замечая. Перед друзьями уже несколько раз мелькали вооружённые всадники на добрых конях. Малыш утверждал даже, что он «по блеску» определил, что броня на них тоже «добрая».

Но сейчас Рагнур указывал не вперёд, на восток, а на юг.

Над зарослями вспорхнули перепуганные птицы, но не закружились, а помчались прочь.

– Ну, а что там… – начал было Малыш, но в этот миг руку хоббита словно что-то обожгло, да так, что он вскрикнул, схватившись за мгновенно разогревшийся перстень.

Камень горел, полыхал холодным синим светом, однако холод этот жёг, словно расплавленный металл.

Фолко схватился за лук. Маленький Гном и Торин уже застыли в позиции, готовые и нападать, и защищаться.

Заросли затрещали; Рагнур гибко спрыгнул с ветви, замер, чуть покачиваясь, с саблей наготове.

Где-то совсем рядом раздался вдруг дикий, нечеловеческий вопль. Затем – ещё и ещё.

Прямо на них вылетел смуглый человек, почти обнажённый, тело размалёвано коричневыми и зелёными полосами.

Шлёпнулся у самых ног гномов, вскочил, истошно вопя. Огромные выкаченные глаза, пена на губах, гримаса неописуемого ужаса.

Не замечая никого и ничего, завертелся на месте. Почти нагой, безоружный – куда он бежал и зачем?..

Рагнур что-то коротко крикнул, беглец словно и не услышал.

Малыш деловито и без суеты подставил ногу, Дикий покатился кубарем. Вскочил, точно не заметив гнома, не переставая верещать; но тут на него уже навалились Торин с кхандцем.

Беглец трясся, глаза его вращались в орбитах; поперёк лопаток лежала свежая рана, словно ожог.

– Воды дай, – резко приказал Рагнур. – На голову ему лей!.. ничего, ещё наберём!..

После третьего котелка взгляд Дикого стал хоть сколько-то осмысленным. Он что-то забормотал, затрясся, тыча пальцем в заросли, откуда только что выскочил.

Рагнур наморщил лоб, пытаясь понять.

– Что-то вышло… вылезло… из-под земли… всех – убило? Взяло? Слопало? – не пойму, плохо я этот диалект знаю…

– Всех? Их было много?

– Немало… отряд какой-то… балаболит, сбивается… Засада вроде. А тут вдруг что-то вылезло, – кхандец хмурился.

– На кого засада-то?

– Да почём я знаю, Малыш?! Не видишь – он вообще не в себе.

На краю леса вдруг сделалось очень-очень тихо, умерли все звуки, и даже стих шорох ветвей под лёгким ветром.

Хоббит медленно шагнул, загораживая собой друзей. Эльфийский лук натянут, стрела на тетиве.

Дикий вновь забился в руках гномов, что-то завопил, захлёбываясь ужасом.

Заросли колыхнулись раз и другой, однако ожидаемого чудища из них отнюдь не вывалилось.

Зато дико заржали кони, пытаясь сорваться с привязи. Тут уже было не до несчастного пленника, гномы кинулись к скакунам, а сам Дикий, взвыв, помчался прямо в степь, сверкая пятками.

Пока друзья унимали лошадей, хоббит ждал; тетиву он ослабил.

– Ну, иди сюда, иди!..

Холодный страх поднимался в нём, страх, недостойный бывалого воина. Причём страх не обычный, который опытному бойцу зачастую подспорье, помогающее не кидаться вперёд очертя голову, но ледяной давящий ужас, перед необоримой жуткой смертью, перед всепожирающим ничто, за которым не будет даже Дверей Ночи.

Пот лился по вискам и щекам, дыхание сделалось тяжёлым и прерывистым. Невидимые щупальца ползли к нему, незримые когти поднимались над головой, готовые разить.

Ему показалось, или по земле и впрямь зазмеились тонкие, почти незримые нити тумана?

За спиной зарычал Торин. Малыш сдавленно захрипел, точно его душили.

Кхандец неразборчиво выругался, помянул Морского Отца.

Ни один из друзей не побежал.

И не в кого было стрелять. Некого рубить. Вообще не с кем биться.

А Фолко явственно ощущал, что рассудок начинает его покидать. Ноги приросли к земле, он взмок, кажется, даже глаза отказывались двигаться.

Воздух вокруг начал медленно темнеть, солнце подёргивалось дымкой.

Словно незримый паук затягивал, заплетал паутиной дорогу в степь.

Рагнур сумел обернуться, крикнул – но хоббит уже и сам переборол оцепенение.

– Бежим!.. – слова повисали на губах тяжёлыми мутными каплями, горчили. Неведомая сила отрезала путь к отступлению, смертельные объятия сжимались, и хотелось бежать – вперёд, прямо в заросли, навстречу неведомому кошмару.

Яркое солнце совсем померкло, мир вокруг сковали сумерки.

Гномы и Рагнур волокли за собой упирающихся коней – те храпели, но всё-таки слушались.

За спинами четвёрки поднималась плотная стена, сгущалась, и никому в здравом уме и трезвой памяти не могло прийти в голову сунуться в эту завесу.

Вверх вела узкая, почти незаметная тропка; Фолко инстинктивно выбрал её, она круто забирала вверх, к вершине одного из предгорных холмов; пробившись сквозь густую поросль кустов с тёмно-зелёными, блестящими и кожистыми листьями, хоббит оказался возле чего-то, очень напоминавшего гнездо огромной птицы, устроенное на земле.

Такие же плетёные стенки, укрытые от посторонних взоров согнутыми живыми ветвями, такая же подстилка на дне; только в отличие от яиц и птенцов, там лежали мёртвые человеческие тела.

Трое Диких, как две капли воды похожие на того безумца, что нарвался на них.

Все – скорченные, скрюченные, руки вскинуты, словно несчастные пытались от чего-то защититься. Широко раскрытые, выкаченные глаза. Сведенные предсмертной судорогой мышцы – тела успели окаменеть, словно смерть наступила уже давно.