Колонны нашей пехоты продолжают размеренно и нестройно топать вперед. Мечущийся вдоль строя Степа Торопец с урядниками стараются выровнять шеренги. Из серой клубящейся массы на месте конной сшибки начинают выскакивать уцелевшие уланы. Выплюнув набившуюся в рот пыль, начинаю собирать своих бойцов. Черт, как мало их осталось! Всего около трех сотен, а в атаку со мной пошло четыре!

Ребята из арьергарда помогают раненым и собирают убитых. Держитесь, ребята, недолго осталось! На горизонте уже блестит полоска воды – Днепр. Там нас ждет укрепленный лагерь и четыре сотни пехотинцев при двенадцати минометах и шести «Флаках». Там нам не страшна даже вдвое большая орда.

Но тут среди татар начинается какое-то оживление. Внезапно от общей массы отделяются и, наращивая скорость, устремляются к нам тысяч пять. Что-то в облике этих всадников кажется мне странным. Достаю бинокль и вглядываюсь повнимательней. Ну, так и есть! На всех воинах одинаковые посеребренные шлемы и кольчуги. Ханские гвардейцы!

Пулеметчики разворачивают тачанки и принимаются поливать татар свинцом. Но момент для атаки выбран очень удачно – колонна снова растянулась, обходя место предыдущей схватки. Растянулись и наши подвижные огневые точки – эффективный огонь по новой угрозе могут вести только три пулемета одновременно. А для остальных слишком далеко.

Гвардейцы между тем все приближаются. Теперь уже даже невооруженным глазом видно, что у них соблюдается нечто вроде упорядоченного строя. Я приказываю своим бойцам открыть огонь. Гвардейцы валятся десятками. Да что там! Счет уже перевалил за пару сотен! Но остальных это не останавливает, они так и продолжают скакать вперед, заменяя павших подкреплением из задних рядов. Что же это такое?! Создается впечатление, что в атаку идут боевые роботы!

Лихорадочно вынимаю из седельной кобуры «пищаль» и жму на спусковой крючок. Расстояние сократилось до трехсот метров, и длинные очереди гиперзвуковых пуль производят эффект, близкий к действию косы на росистом лугу. Первая шеренга почти исчезает! Но татары упорно продолжают приближаться! Уланы торопливо опустошают обоймы карабинов. Еще пара сотен гвардейцев падает под копыта скачущих во втором ряду, но движение не останавливается!

Хрусть! Гвардейцы на полном скаку врубились в разреженный пехотный строй. И, кажется, даже не заметили преграды! Да что там говорить – многие ополченцы даже пики поднять не успели. И теперь пять тысяч отборных татарских воинов вышли в середину нашего строя.

Теперь все решает рукопашная!

– Эх, помирать – так с музыкой! За мной! – кричу я, шенкелями отправляя коня с места в галоп. Кавалеристы устремляются за мной. Сюда бы сейчас ветеранов из 1-го Ударного полка, а не мальчишек-улан!

Соколов и Торопец одновременно понимают, что наступила решающая схватка – от авангарда и арьергарда в бой кидаются по два эскадрона. Но, судя по всему, ханским гвардейцам это все как слону дробина…

Отряды с грохотом сшибаются, и начинается рубка.

Мне досталось сразу два противника. Оба усатые, но тот, что под правую руку, немного помоложе. Давно привыкли сражаться парой – нападают в хитрой аритмической манере. Клинки так и порхают перед моим лицом. Давненько мне не попадались такие опытные соперники! Секунд через тридцать в раскосых глазах молодого татарина мелькнуло удивление. Видимо, так долго им никто не противостоял. В рваном ритме применяю хитрый прием из арсенала самураев. Противникам такая техника незнакома, и молодой на мгновение открывается. Кончик моей сабли мгновенно перечеркивает его горло. Тот, что постарше, увидев смерть напарника (наверное, сына?), бросается в самоубийственную атаку. Через пару секунд мой клинок, раздвигая звенья кольчуги, до половины входит в его грудь.

Быстро оглядываюсь по сторонам. Мои ребята погибают один за другим, силы слишком неравны! Я снова с храбростью отчаяния бросаюсь в гущу схватки. Еще несколько врагов находят смерть от моей руки. На меня наваливаются со всех сторон. Татарские клинки все чаще пробивают мою защиту. Я просто не успеваю заблокировать все. Доспехи пока держат, но это ненадолго. Чья-то сабля погружается в незакрытое бедро. Сапог моментально наполняется кровью. Коварный удар в спину! Я почти уклонился, но кончик лезвия все-таки входит в поясницу. От острой боли я на мгновение выпадаю из действительности, чем тут же пользуются враги. Сразу два или три клинка поражают неприкрытые доспехами участки тела. Кровавый туман застилает мне глаза, и я падаю на истоптанную копытами землю.

Очнулся я от холода и боли от острого камушка, впившегося в левый бок. Попытался открыть глаза – тщетно. Складывалось впечатление, что их чем-то заклеили снаружи. Бросив после нескольких неудачных попыток бесполезную затею с глазами, я сосредоточился на других ощущениях. Открытия стали поступать одно за другим. По данным остальных органов чувств выходило, что я, совершенно голый, лежу в неудобной позе на боку. Подо мной какая-то мягкая, но очень вонючая ткань. Скорее всего, войлочная попона. Руки связаны за спиной, ноги под коленями. Судя по холоду, сейчас ночь, и лежу я под открытым небом. Шума битвы и стрельбы не слышно. Где-то в отдалении похрапывают и изредка ржут лошади. Метрах в десяти от меня негромко переговариваются по-русски несколько человек. Я прислушался.

Один из собеседников говорил с сильным польским акцентом, а двое других явно были татарами.

– Пся крев! Мы положили половину войска, а этим русским собакам все-таки удалось добраться до укрепленного лагеря! – сказал поляк.

– Ничего страшного, – сказал обладатель хриплого голоса, – воинов у них всего несколько тысяч, остальные – рабы! На рассвете начнем штурм и сбросим неверных в реку!

– Боюсь, что это будет не так просто, – возразил красивый густой баритон. – если мы не смогли растерзать их в голом поле, то штурм укреплений обойдется еще дороже! Ты мне лучше скажи, Ворон, как вы умудрились просмотреть этих русских? Ведь, судя по всему, они здесь сидят уже довольно давно!

– Виноват, мой повелитель! – ответил хриплый. – Весной мне несколько раз докладывали, что посланные сюда разъезды исчезают, но я не придал этому особого значения!

Я начал догадываться о личностях собеседников. Красивый баритон принадлежал Корбан-Гирею, а хриплый голос – Ибрагим-Мурзе по кличке Ворон, командующему иррегулярным войском. Но вот кто третий? А разговор между тем перекинулся на меня. Голоса приблизились, теперь собеседники стояли прямо надо мной.

– Нет, ты только посмотри на этого борова! – горячился поляк. – Да мы же его на куски порубили, а он, сучье вымя, продолжает дышать!

– Русские вообще живучие твари, – рассудительно сказал Ворон. – Бывает, поймаешь беглеца, нарежешь из его спины ремней, потом посадишь на кол, так он еще умудряется обругать нас на нескольких языках!

– Что с них взять? Животные! – подтвердил баритон. – А ты, пан Лех, говорил, что знаешь эту скотину?

– Видел его в прошлом году в Москве, – ответил поляк. – Один из трех братьев Винтеров, они не русские, а вроде бы англичане! Хорошие командиры, да и бойцы знатные! Вы же сами видели, что этот гад в бою вытворял! У, блядский выродок!