Пришел Ее черед заглядывать Семенычу в лицо, поправлять ему подушку, прислушиваться к его дыханию и не тревожить его покой, восстанавливающий силы.

Она медленно пила холодный кофе, наблюдая, как темнота комнаты завоевывается рассветом, безупречная серость которого проникала сквозь плотные светлые шторы, а кровь циркулирует в организме Семеныча, питая кислородом каждую клетку. Тепло его тела приятно ощущалось Ее кожей в местах соприкосновения.

Она, перегнувшись через него, поставила пустую чашку на тумбочку, отмечая в себе уверенно возрастающую двигательную активность. Семеныч, не просыпаясь, дернулся и прильнул к Ней, обхватив Ее руками.

Через несколько часов Она вновь потянулась к тумбочке за второй чашкой холодного кофе. Выбираться из его крепких объятий Ей совершенно не хотелось: безмятежное ощущение живой колыбели, такой тесной, что Ее ребра чувствовали удары сердца Семеныча, и такой уютной, будто все остальное пространство комнаты, отеля, города неслось мимо, и было абсолютно лишним для существования.

* * *

Беспокойно ворочаться и метаться во сне Семеныч начал к вечеру. Он поднимал голову, обводил невидящим взглядом комнату, закрывал глаза и вновь ронял голову на подушку.

Ее он по-прежнему не выпускал из рук, словно отвоеванную у мира добычу.

– Я сейчас встану, – пробормотал он.

– Спи, спи, – прошептала Она. – Я подожду тебя.

Тело Семеныча еще не проснулось, а вот мысли постепенно обретали свои суетливые и неугомонные формы. Реально испытав на себе боль Ее утраты, Семеныч начал чувствовать к Ней необъяснимую нежность, граничащую с обожествлением.

Через некоторое время и осязание приняло нормальную плотность. Семеныч ощущал Ее в своих руках, которые еще не шевелились, точно мыщцы тела еще не вернулись из обители сна.

«Как же теперь жить дальше? – вертелась в голове назойливая мысль. Все больнее и больнее им становилось расставаться. Все невыносимее были периоды между встречами. Все сильнее становились их ссоры, возникающие именно от недостаточности времени, которое они могли проводить вместе. – Если я не могу изменить внешние обстоятельства, препятствующие тому, чтобы мы всегда были вместе, то надо изменить внутренний мир? Чтобы он изменил внешний? Но как это практически можно сделать? Как изменить внутренний мир? И как измененный внутренний мир повлияет на внешний?»

Беспокойство не отпускало Семеныча: «Бросить семью? Но это убьет жену… И Она – жена и мать двоих детей? Зачем же бог дал такую любовь, если полное соединение не представляется возможным? А может быть, поэтому и любовь именно такая сильная и желанная?»

Он не понимал, как поступить правильно в данной ситуации. Под накрепко засевшей в подсознании установкой: «на чужом несчастье счастья не построишь», Семеныч вполне мог себе представить, как разовьются их отношения дальше: он будет себя винить в том, что сделал не совсем допустимые в обществе вещи – разрушил семьи, потревожил душевное спокойствие других людей. А чувство вины будет непременно изгоняться злостью и раздражением на весь мир, и на Нее, в том числе, потому что Она уже стала частью его мира… И сможет ли Она принять его, такого? Одно только Семеныч знал. Он знал, что разрыв их отношений будет для него равносилен смерти.

Вечерние звуки приглушенной музыки из приоткрытого окна донеслись до Семеныча и тогда он окончательно проснулся. Открыл глаза и встретился с Ее взглядом. Она улыбнулась и коснулась губами его руки. Перевернула ее, и застенчиво уткнулась лицом в ладонь.

«Как Катенок. Удивительно, до чего Ее движения схожи с движениями Катенка, – Семеныч вспомнил мокрый нос в своей ладони, и острые зубы, прикусывающие безымянный палец правой руки возле кольца. Ощущение Ее, не только как любимой женщины, но как самого родного и самого близкого существа, беззащитного, хрупкого и ранимого не покидало Семеныча. – Она – кто?»

Она молча приподняла его руку над собой и неосознанно прокручивала на его пальце кольцо с треснутым сапфиром, поглядывая на темнеющие грани и рассматривая предмет, точно он мог быть интересен более, чем на один взгляд.

– Что ты делаешь? – Семеныч отдернул руку.

– Ничего, – испуганно ответила Она, словно опомнившись.

– Как ты?

– А как ты? – повернулась к нему лицом.

– Как всегда.

– Я – также.

– Скоро завтрак? Ты хочешь есть?

– Вообще-то, сейчас ужин. Или он закончился. Ты проспал и остаток ночи, и целый день.

– Да? – Семеныч приподнялся на локте. – А сколько времени?

– Я не знаю, – пожала Она плечами.

– А ты что делала?

– Лежала, – Она посмотрела на него таким кротким взглядом, от которого у Семеныча на секунду перехватило дух. Но в следующий миг вся нежность развеялась Ее резкой фразой: – В потолок плевала. Что мне было делать?

Ее глаза смеялись над ним.

– Грубиянка ты, – Семеныч со вздохом качнул головой и поднялся с кровати. – Спущусь вниз и попробую заказать обратные билеты. Ходить-то можешь?

– Я все могу, – уверенно кивнула Она.

* * *

– Вот лекарства, – Семеныч кинул на постель сверток.

Она придвинула пакет к себе ногой.

– Ты сказал, что после моего отравления ты не будешь пить кока-колу! – вспомнила Она, видя бутылку с темно-коричневой газировкой у него в руках.

– Правильно, – согласился Семеныч. – Это пепси. А от нее я не отказывался, если ты помнишь.

– Это вредно.

– Жизнь не вреднее будет, – невозмутимо ответил он. – Утром – улетаем.

– Нет! – выкрикнула Она и, подобрав бумажный пакет с лекарствами, отправила его броском в корзину, которая стояла у зеркала.

– Ты что делаешь?! – Семеныч обернулся. – Тебе надо принимать лекарства.

– Ничего мне не надо! – снова выкрикнула Она, не в силах овладеть эмоциями, которые обрушились на Нее. Возвращение приравнивалось к забытому прошлому: работа, дом и отсутствие Семеныча. Ссоры, редкие встречи и невозможность быть рядом тогда, когда этого хочется. Она не знала, как объяснить Семенычу то, как сильно его не хватает там, дома. Сколько бы раз он Ей не доказывал, что как бы нечасто они не виделись, они всегда рядом: телефон, интернет и простое чувство любви, связывающее все их мысли друг с другом – это не помогало. Она требовала его живого, Она требовала его присутствия, заставляя Семеныча раздражаться, и превращала любое прощание в подобные истерические выпады. – Не хочу домой! И никакие лекарства я пить не буду!

– Мы будем видеться чаще, обещаю, – попробовал успокоить Ее Семеныч.

– Твои обещания не стоят и ломаного гроша! Ты все время врешь!

– Что ты от меня хочешь? – Семеныч остановился напротив постели, чувствуя, как накатывает ярость. – Чего ты добиваешься?