Но все это — всего лишь мечты: Галахад ищет реальный Грааль, и заключительные строки прямо переносят его поиски в контекст материального мира:

Грааль символизирует стремление к духовному миру: «Дышать я жажду воздухом небес», однако он подчеркнуто дистанцируется от религиозных обрядов, с которыми он ассоциируется у Мэлори. Возникает впечатление, что поэт, поняв, что здесь он ступил на опасный путь, возвращается к безопасному образу мужественного христианства.

19. «Сэр Галахад». — Рисунок Артура Хьюджеса, 1870 г. Ливерпуль, художественная галерея Уолкер.

Аналогичную проблему Грааль представлял десятилетие спустя для известного американского поэта. Джеймс Рассел Лоуэлл[353] в своей поэме «Сэр Лаунфал», соперничавшей по популярности с творениями Теннисона, перерабатывает и сюжет, и материал оригинала. Это не было попыткой сознательного игнорирования оригинала; наоборот, Лоуэлл, как и Эдгар Кине, был критиком и эссеистом, а впоследствии занял профессорскую кафедру. Он проявлял постоянный интерес к старинным романам; его восхищение по их поводу было столь бурным, что он даже собирался изменить свое имя на Персеваль. Он был хорошо знаком с «Парцифалем» Вольфрама и французскими романами. Однако его отношение к романам как материалу для современной ему поэзии было достаточно амбивалентным: когда ему пришлось писать о Граале, Лоуэлл отверг практически все привычные сюжетные ходы. Он поместил свою поэму в некий условно средневековый контекст, настаивая при этом, что он изобразил именно «период, следующий за правлением короля Артура». Первоначально предметом поисков является Святой Грааль. Лаунфалу, владельцу замка, предстоит отправиться на поиски Грааля на следующий день, и в центре сюжета поэмы — сон, приснившийся Лаунфалу в ночь накануне отъезда. Мы уже никогда не узнаем, какую именно цель он преследовал в своих поисках Грааля, и только само это название говорит о том, что в его путешествии предполагался некий духовный аспект. Ему приснилось, что при выезде из замка он бросил монетку прокаженному, просившему милостыню у ворот замка. Прошло много лет; его поиски оказались напрасными, и в конце концов он возвращается к тем самым воротам, за которыми его считают давно погибшим, и в его замке распоряжается новый хозяин. Лаунфал пытается найти хоть какой-то приют, вновь является прокаженный и просит подать ему на пропитание. Лаунфал, не задумываясь, отдает ему последнюю корку хлеба и приносит чашу воды. И тогда прокаженный оказывается Христом и говорит Лаунфалу, что чаша, из которой Он только что напился, и есть истинный Святой Грааль. Мораль поэмы выражена в следующих стихах, передающих слова Христа:

Поэму Лоуэлла трудно назвать шедевром; в наши дни она читается как заурядное сочинение своего времени как в отношении пассажей, связанных с воспеванием природы, так и в отношении сюжета. И тем не менее она представляет собой своеобразную переработку сюжета, отражающую духовное совершенствование Персеваля, который учится понимать и сочувствовать другим. Она явно задела читателя за живое, и хотя современные критики порицают ее за низкие поэтические достоинства, поэма показывает, как воспринимали Грааль несколько поколений американских читателей: с момента ее первой публикации в 1848 г. и до конца XIX в. она выдержала более пятидесяти переизданий.

Когда здание парламента Великобритании перестраивалось после опустошительного пожара 1834 г., художник Уильям Дайс получил заказ на исполнение целой серии настенных росписей на артуровские сюжеты для Туалетного зала королевы в Палате лордов. В процессе работы возникло замешательство: Дайс заявил принцу Альберту[354], что подходящей темой для предполагаемых росписей являются эпизоды из «Смерти Артура» Мэлори, и Альберт с энтузиазмом отнесся к подобной идее. Однако, предложив сюжеты для росписей, Дайс долго уклонялся от написания самих фресок, и только благодаря настоянию принца Альберта, бывшего председателем комиссии изящных искусств, он, наконец, согласился. Дайс приступил к изучению истории и легенд Артуровского цикла и создал эскизы семи фресок, но вскоре убедился, что его идея далеко не столь удачна, как он полагал прежде, и что, по верному замечанию Роджера Эшема[355], воспитателя королевы Елизаветы I[356], Мэлори описывал «откровенные убийства и жестокую отвагу», а также высокие рыцарские идеалы, причем и то и другое у него трудно разграничить. Большинство его персонажей подвержено тем или иным недостаткам в морально-религиозном плане. Это особенно справедливо в отношении Святого Грааля. Каждая из росписей символизирует ту или иную добродетель: «Щедрость», «Набожность», «Милосердие» и т. д., но изображения влюбленных вызвали возражения, поскольку образы таких пар, как Гвиневра и Ланселот, Тристан и Изольда, ассоциировались с адюльтером. Поэтому историю Грааля символизировала фреска «Религия», однако само появление Грааля могло вызвать весьма противоречивые отклики. Дело в том, что римо-католикам в Англии лишь совсем недавно, актом от 1829 г., было позволено свободно исповедовать свои убеждения, участвовать в выборах и занимать официальные государственные посты. Назначение папой римским кардинала Уайзмэна на пост первого римско-католического архиепископа в Англии со времен Реформации вызвало в 1850 г. широкие общественные волнения. Поэтому Дайс был совершенно прав, когда в письме к Чарльзу Истлейку, президенту Королевской академии и члену комиссии, заметил: «мне кажется разумным не давать изображений приключений Святого Грааля, которые… как мне представляется, привносят разного рода религиозные и антикварные противоречия, каковых лучше избегать».