Кейнс не рассказал читателям «Экономических последствий мира» о том, что на предложения, которые он изложил в конце книги, и на подобные предложения французов и итальянцев Вашингтон незамедлительно наложил вето. Американцы не хотели никаких взаимосвязей. Желая максимально использовать свое влияние, администрация Вильсона намеревалась решать вопросы с каждым должником-союзником в двустороннем порядке, чтобы как можно быстрее восстановить свободную мировую торговлю и частное финансирование. Именно выступая против этой американской концепции быстрого восстановления статус-кво свободных рынков Эдвардианской эпохи, Кейнс и написал первый вариант своего изящного исторического повествования, который позже лег в основу его бестселлера. Кейнс утверждал, что американская концепция быстрого возврата к либеральным капиталистическим финансовым отношениям была построена на плохом понимании истории. Никто не отрицал, что практика крупных частных займов, существовавшая до войны, способствовала оживлению мировых финансовых рынков. Лондон был центром этой системы, а Уолл-стрит – одним из клиентов. Но, указывает Кейнс, такая система существовала не более 50 лет, и она отличалась «хрупкостью». Ей «удалось выжить лишь потому, что ее нагрузка на страны, которым надлежало платить, не носила еще обременительного характера», и потому, что ее материальные преимущества были очевидны. Займы были связаны с «реальными активами», такими как железные дороги, а отношения между частными заемщиками и займодателями имели «более широкие связи с системой собственности». И самое главное, считалось, что международные займы сулят дальнейший прогресс. Своевременное обслуживание долгов обеспечивало получение более крупных займов на более благоприятных условиях в будущем. Те, кто после Первой мировой войны выступал за скорейшее возвращение к частному финансированию, «по аналогии считали, что… сравнимая система отношений между правительствами» может стать «обычным общественным явлением», несмотря на то что после войны оставались обязательства, имевшие «гораздо более значительные и определенно обременительные масштабы». В повседневной жизни эти долги не были связаны с «реальными активами», не имели непосредственного отношения к частной собственности. Попытка немедленного возврата к laissez-fair либерализму, определяемому невмешательством государства в экономику и социальную сферу, была одновременно нереалистичной и опасной. В условиях, когда массовые волнения рабочих сотрясали промышленные регионы в Британии, Франции, Германии и Италии, политикам не следовало забывать о том, что даже «капитализм в собственной стране, связанный со многими сложившимися в ней симпатиями, имеющий реальное значение в процессе производства, от сохранения которого во многом зависит существующая организация общества, не находится в полной безопасности»[860].

Несмотря на весомость этих аргументов и неблагоприятное развитие хода переговоров о репарациях, американцы не желали ничего слышать о планах значительного уменьшения сумм задолженности. Именно в ответ на их стремление отгородиться каменной стеной Кейнс подготовил свое второе важное предложение, касавшееся изменения всей международной структуры, – о создании международного кредитного консорциума. В «Экономических последствиях мира» он описал идею международного кредита в размере 1 млрд долларов, то есть около 200 млн фунтов стерлингов[861]. Полгода назад в Версале он был готов пойти на большее и предложил начать цикл выплат, предоставив Германии возможность выпустить международных облигаций почти в 6 раз больше – на сумму 1,2 млрд фунтов стерлингов[862]. Это позволило бы Германии урегулировать требующие скорейшего решения вопросы со своими торговыми партнерами военного времени и сохранить кредитоспособность. Около 724 млн фунтов стерлингов пошло бы на выполнение первоочередных репарационных обязательств. Остальные союзники предоставили бы Германии 200 млн фунтов стерлингов в качестве оборотного капитала для оплаты импорта продовольствия и сырья, в которых Германия испытывала неотложную потребность. Чтобы сделать эти облигации привлекательными, предлагалось установить доходность по ним в размере 4 % и не облагать эти доходы налогами. Такие международные облигации имели бы абсолютный приоритет по отношению ко всем претензиям, предъявляемым германскому правительству, и признавались бы всеми центральными банками в качестве первоклассного залога. Первый выпуск облигаций на сумму 1,2 млрд фунтов стерлингов обеспечивался бы коллективной гарантией побежденных стран. Но за этой гарантией стоял бы консорциум стран, которые во время войны были союзниками. Члены этого консорциума в свою очередь несли бы ответственность перед Лигой Наций. Кейнс, в отличие от Клементеля, не ставил задачу создания сложной, рассчитанной на длительный срок структуры правительственного управления, заменяющей свободную торговлю или частное кредитование. Но он жестко критиковал тех, кто считал, что, «удалив с самого начала препятствия на пути свободного международного обмена в виде блокад и подобных мер, можно спокойно доверить задачу поиска решения частным предприятиям». Проблема восстановления Европы была «слишком масштабна для частного предпринимателя, а любое промедление еще больше осложняло решение». Правительствам Европы и Америки следовало принимать меры для восстановления основных кредитных линий, чтобы затем их могли взять на себя частные предприниматели, в противном случае страны, испытывающие острую потребность в кредитовании, окажутся в замкнутом круге экономического кризиса, политической неопределенности и падения кредитоспособности[863]. Для спасения либеральной экономики и восстановления не обусловленных политическими решениями мировых рынков требовалось взвешенное политическое решение.

Таблица 8. Тяжелая рука «партнера»: задолженность союзников перед США, млн долл.

Американские финансовые эксперты, хорошо знакомые с ситуацией в Европе, прекрасно понимали эту логику (табл. 8). 29 марта 1919 года Ламонт из банковской группы Дж. П. Моргана составил резкое письмо на имя министра финансов Рассела К. Леффингвелла. Оно начиналось словами: «Ключ находится в руках у Америки. Сегодня министр финансов, я полагаю, обладает властью заключить подлинный и прочный мир; если он не сумеет воспользоваться этой властью, то никто не сможет предсказать последствий, которые окажутся ужасными и для Америки, и для остального мира». Письмо так и не было отправлено[864]. Однако 1 мая 1919 года Ламонт вместе с экспертом- экономистом Норманом Дэйвисом отправил в Вашингтон телеграмму, в которой призывали министерство финансов сделать все, что министерство может сделать «благоразумно и безопасно»[865]. В отличие от банкиров, с сочувствием следивших за этими действиями, среди приближенных к администрации Вильсона царили совсем другие настроения. Еще 11 апреля 1919 года Гувер высказал Вильсону мнение о том, что прочный послевоенный порядок не может строиться на военном союзе США, Британии и Франции. Если Америка не дистанцируется, ей придется отвечать на бесконечные запросы. Однако если Вашингтон использует свое влияние, чтобы заставить Британию и Францию умерить требования относительно репараций, то Америку будут считать другом Германии. В этой ситуации Америке оставалось только дистанцироваться. Оказавшись в положении, требующем ответственности за свои действия, союзники воздержатся от необоснованных требований, которые они могли бы выдвинуть, пользуясь защитой США. Для предотвращения трансформации Лиги Наций в «вооруженный союз», вокруг которого «вращается несколько нейтральных государств», требовалось, чтобы Америка более не ассоциировалась с ее бывшими союзниками. Это приведет к тому, что «центральные империи» и Россия перейдут «в независимую лигу». Гувер затем перешел к политической логике их совместного взгляда на влияние США за границей, определив ее с недоступной Вильсону ясностью. По мнению Гувера, «необходимая революция в Европе еще не завершилась». И Америка должна признать, что у нее «не хватило пороха, чтобы выступить в роли полицейского». Теперь Америке следует проявить осторожность и не допускать, чтобы ее ассоциировали с «бурей революционных репрессий». То, что с просьбами об уступках обратились Британия, Франция и Италия, а не Германия, Австрия или Венгрия, похоже, не имело для Гувера значения. Даже со своими прежними союзниками Америке не следует соглашаться «на условия координации… которые сделают невозможной независимость наших действий». США выступают в роли «единственного великого хранителя морали во всем мире» и должны обеспечить сохранность морального капитала. Если европейцы не готовы принять «14 пунктов» во всей их полноте, то Америке следует «покинуть Европу насовсем» и сконцентрировать свою «экономическую и моральную мощь» на остальном мире[866]. Это не будет изоляционизмом. Это будет пуризмом Вильсона, отказом от участия в европейских событиях в интересах обеспечения лидирующих позиций Америки во всем мире.