— И что вы собираетесь делать? — спросил я.

— Похоже, что порядочные граждане сейчас бессильны, но я поговорю об этом со своим сенатором.

— Порядочные граждане, которые водят дружбу с Сальви и мошенничают на пару с пройдохой Краунингом?

Он хотел мне что-то ответить.

Зазвонил телефон. Я взял трубку. Это был Фитц из мэрии.

— Все идет замечательно. Председатель собрания переметнулся на другую сторону; теперь он наш. Он дубасит по голове работодателей. Он говорит, что мэру уже надоел весь этот бедлам. Работодатели поняли, что у них связаны руки. — Фитц рассмеялся. — Я думаю, они ждут только слова от этого дерьмового ублюдка, Краунинга, чтобы подписать договор.

— Краунинг здесь, — сказал я.

— Он у вас? — взволнованно воскликнул Фитц.

— Да, он здесь. Ты не можешь подозвать к телефону представителя от группы работодателей?

— Конечно, могу, он тут, наверху.

— Тогда сходи за ним, Фитц. Мой друг Краунинг с ним поговорит.

— Ладно, не вешайте трубку.

Я стал ждать, держа в руке трубку.

Вмешался Мориц:

— Мистер Краунинг не будет говорить ни с кем по этому телефону.

Я кивнул Патси. Он ударил Морица левой в живот. Тот согнулся пополам. Патси выпрямил его ударом правой в челюсть. Мориц отлетел назад и распластался по перегородке.

В трубке послышался голос:

— Мистер Краунинг у телефона?

Я кивнул верзиле.

Он медленно взял трубку. Он сказал собеседнику на другом конце провода:

— Нет, я ничего не могу поделать, ни от кого нет помощи. Придется бросить это дело. Да, мое мнение — надо подписывать договор. — Краунинг устало положил трубку и спросил: — Теперь мы можем идти? Все эти волнения выбили меня из колеи.

— Пока нет, — ответил я. — Осталось еще немного.

— Как сказал младенцу рабби, раскрывая свой нож, — вставил Макси.

— Рабби тут не подходит, — сказал я. — Скорей уж мохель.[31]

Я посмотрел на Краунинга. Он сидел с отрешенным видом. Он не обращал никакого внимания на Морица, все еще ошеломленно сидевшего на полу.

— Не хотите угостить своего партнера? — спросил я Краунинга, указывая на разбавленное виски. — Может, и сами пропустите рюмочку-другую?

Келли взял бутылку и налил два полных бокала. Он дал один Краунингу, который тут же залпом его опрокинул. Потом Келли заботливо наклонился к Морицу и поднес бокал к его губам. Тот медленно выпил. Я показал Келли, чтобы он налил им еще. Те поблагодарили его и снова выпили.

Мы ждали. Первым заснул Мориц. Краунинг чуть не вывалился из кресла. Я успел его поддержать и аккуратно положить на пол.

Мы посидели еще минут пятнадцать. Зазвонил телефон. Я ответил. Звонил Фитц, и голос у него был ликующий:

— Чертов договор подписан!

Я сказал:

— Отлично, замечательно.

Он добавил:

— С вами хочет поговорить Джимми.

Тот сказал:

— Ребята, я хочу поблагодарить нас за то, что вы для нас сделали.

Я ответил:

— Все в порядке, Джимми. Это пустяки.

— Как только у нас в кассе появятся деньги, я верну вам все, что вы нам одолжили.

— Об этом позаботятся другие, Джим. Можешь не волноваться. Один из наших людей будет у вас секретарем и кассиром.

— О! — сказал он.

В его «О!» прозвучало некоторое удивление.

Я сказал:

— Эй, Джим, ты еще там?

— Да.

— Прости, Джим, но так обстоят дела. Тебе придется жить в реальном мире.

— Да, я понимаю.

— Пошли, — сказал Макс.

Мы направились к двери. Макс спросил:

— Может, дать Келли немного баксов?

Я покачал головой:

— Он о себе уже позаботился.

— Правда? — удивился Макс.

— Да, можешь сам в этом убедиться.

Мы обернулись на Келли, который тщательно обшаривал карманы Краунинга и Морица.

На Бродвее была толкотня. Мы, прокладывая себе путь сквозь густую толпу, выходившую из театров, зашли в «Хикори-Хаус», чтобы перекусить солидной порцией бифштекса.

Макси позвонил из ресторана в главный офис. По телефону мы получили указание немедленно отправляться в Чикаго «полностью экипированными».

Наскоро поев, мы поспешили к нашему «кадди», стоявшему в гараже, и спрятали в тайнике между шасси наши пушки и «свинцовый душ».

В семь тридцать вечера мы были уже в пути. Мы менялись за рулем, чтобы ехать как можно быстрее. В полдень следующего дня у нас была назначена встреча в «Цицероне». Менди, Триггер, Мускул и другие члены Синдиката, выехавшие из Нью-Йорка в то же время, отстали от нас на два часа.

Мы пообедали вместе с Капоне, Фишетти, Рикко и Малышом Луи.

Мы пролили много свинца и оставили свои мрачные следы на улицах Чикаго.

Вернувшись в Нью-Йорк семнадцать часов спустя, мы сразу поехали в бани гостиницы «Пенсильвания». Мы проспали там пятнадцать часов.

В три часа утра я оставил в банях Макса, Патси и Косого и взял такси. Проезжая по Седьмой авеню и Бродвею, я пытался вспомнить, сколько дней я отсутствовал. Прошло уже четыре дня, как я не видел Еву. Мне было интересно, переехала ли она в мой номер. Я спросил себя, не все ли мне равно. Нет, не все равно, ответил я. Было бы прекрасно, если бы сейчас она ждала меня.

Господи, мне надо бы ей что-нибудь купить! Я чувствовал себя как муж, возвращающийся домой из деловой поездки.

Черт меня возьми, но что это была за поездка! Какое грязное, отвратительное ремесло. На мгновение я увидел самого себя в Чикаго. Это было неприятное зрелище. Меня вдруг охватил острый приступ угрызений совести. В первый раз туман моих самоуспокаивающих рассуждений рассеялся. Я уже не был тем крутым, отчаянно смелым парнем, которым всегда себя представлял. На один головокружительный момент мои сомнения превратились в страх, почти в истерику.

Я окунулся с головой в чудовищный кошмар. С каждой минутой он становился все безумнее. Страшный мираж мерцал у меня перед глазами — тряпичные куклы, танцующие и кричащие под монотонное «тра-та-та, тра-та-та» автоматных очередей, которые широким веером прошивают их насквозь, пока не наступает мертвое молчание. Это молчание было еще хуже, чем крики и монотонный треск очередей. Оно разрывало мне внутренности.