– Может быть, ты и должен атаковать, – вдруг сказала она. – Может быть, именно этого он и не ждет.

Он покачал головой:

– Даркенс у него на корабле. Прежде чем захватить город, нам придется уничтожить корабль. – Он заглянул сестре в глаза. – Ты уверена, что он не убьет Даркенс? Если, конечно, та останется в живых во время штурма.

– Да. Уверена.

Некоторое время он выдерживал взгляд Ливуеты, не сомневаясь, что она согласится с ним или хотя бы отвернется. Но Ливуета не отводила глаз.

– Нет, – произнес он наконец, – я не могу пойти на такой риск.

Он вздохнул, закрыл глаза, положил голову на подлокотник.

– На меня со всех сторон оказывают… сильнейшее давление, – продолжил он, попытавшись взять ее за запястье, но Ливуета отдернула руку. – Ливуета, тебе не приходит в голову, что я переживаю и мне небезразлично, что случится с Дарк? Неужели, по-твоему, я уже не тот брат, которого ты знала, не тот солдат, каким меня сделали? Неужели ты думаешь, что если в моем подчинении целая армия, а вокруг меня адъютанты и офицеры, которые беспрекословно мне повинуются, я не могу быть одиноким?

Ливуета резко встала – так, чтобы не касаться его.

– Да, – сказала она, глядя на него сверху вниз; он тем временем рассматривал золотую нить в подлокотнике. – Ты одинок, и я одинока, и Даркенс одинока, и он одинок, и все одиноки!

Она быстро повернулась – длинная юбка на мгновение вздулась – и вышла из комнаты. Он слышал, как хлопнула дверь, но не шевельнулся, стоя на коленях перед пустым креслом, словно отвергнутый любовник. Потом он засунул мизинец под золотую петельку, вытянутую Ливуетой, дернул за нее, и нить порвалась.

Он медленно поднялся, подошел к окну, протиснулся за шторы и встал, глядя на серый рассвет. Внизу, в клочьях тумана, двигались машины и люди, словно завернутые в камуфляжную паутину самой природой.

Он завидовал тем, кого видел внизу, уверенный, что большинство из них, в свою очередь, завидуют ему. Он управлял всем, у него была мягкая кровать, ему не нужно было месить окопную грязь или класть в сапоги камешки, чтобы не заснуть в карауле… И все же он завидовал этим людям: им нужно было лишь выполнять приказания. И – признавался он себе – завидовал Элетиомелю.

Будь он больше похож на Элетиомеля… Эта мысль посещала его слишком часто. Будь ему свойственны такое же жестокое коварство, такое же невольное вероломство… Он хотел быть таким.

Он скользнул обратно за шторы, стыдясь своих мыслей. Подойдя к столу, он выключил свет и сел на прежнее место.

«На трон», – подумал он и впервые за много дней усмехнулся: трон был символом власти, а он чувствовал себя совершенно бессильным.

Судя по звуку, внизу остановился грузовик – там, где не должен был останавливаться. Он замер, внезапно подумав о мощной бомбе под своим окном… и его охватил ужас. Вслед за отрывистым лаем сержанта послышались звуки разговора, и грузовик отъехал чуть в сторону, хотя звук мотора был по-прежнему слышен.

Спустя некоторое время он услышал громкие голоса на лестнице: было в них что-то такое, отчего мороз подирал по коже. Он сказал себе, что это все глупости, и включил свет. Но голоса по-прежнему доносились до него. Потом раздалось что-то вроде резко оборвавшегося крика. Он вздрогнул, расстегнул кобуру, жалея, что при нем нет ничего внушительнее этой игрушки, и подошел к двери. Голоса звучали странно: одни были громкими, настойчивыми, и их обладателей, похоже, кто-то старался успокоить. Он приоткрыл дверь и вышел из кабинета. Адъютант стоял у дальней двери, выходившей на лестницу, и смотрел вниз.

Он засунул пистолет в кобуру, подошел к адъютанту и тоже посмотрел вниз. Там стояла Ливуета, глядя на него широко раскрытыми глазами, а вместе с ней – несколько солдат и один из высших офицеров. Все они окружили маленький белый стул. Он нахмурился. Ливуета выглядела глубоко потрясенной. Он быстро спустился вниз, и женщина вдруг пошла ему навстречу широкими шагами; юбка ее взметнулась. Бросившись к нему, Ливуета обеими руками уперлась ему в грудь. Ошеломленный, он подался назад.

– Нет, – сказала она, вперившись в него горящими глазами; лицо ее было бледнее смерти. – Иди обратно.

Голос Ливуеты звучал так глухо, словно принадлежал вовсе не ей.

– Ливуета… – раздраженно сказал он, отталкиваясь от стены и пытаясь заглянуть через плечо женщины – туда, где люди суетились вокруг маленького белого стула.

Та снова оттолкнула его.

– Иди обратно!

Глухой, незнакомый голос.

Он ухватил ее за оба запястья.

– Ливуета, – сказал он тихим голосом, указывая взглядом на людей внизу, в холле.

– Иди обратно, – снова раздался странный, пугающий голос.

Он раздраженно оттолкнул сестру и попытался пройти мимо, но Ливуета схватила его сзади.

– Назад! – прохрипела она.

– Ливуета, прекрати!

Ему стало неловко. Он стряхнул с себя ее руки и поспешил вниз по ступенькам, прежде чем сестра опять вцепится в него. Но она бросилась следом и ухватила его за талию.

– Иди обратно! – взвизгнула она.

Он повернулся.

– Прекрати! Я хочу знать, что происходит!

Пользуясь тем, что был сильнее, он высвободился, отшвырнул ее от себя и пошел вниз по лестнице, а потом – по плиткам пола туда, где группа людей безмолвно стояла вокруг маленького белого стула.

Стул был очень маленьким и казался таким хрупким, что мог развалиться под взрослым человеком. Стул был маленьким и белым, и когда он сделал еще пару шагов, то остальные люди, и холл, и замок, и весь мир, и вся вселенная исчезли в темноте и безмолвии, а он, замедляя шаг, подходил все ближе и ближе – пока не увидел, что стул сделан из костей Даркенс Закалве.

Бедренные кости пошли на задние ножки, большеберцовые и какие-то еще – на передние. Кости рук образовывали каркас сиденья, из ребер сделали спинку. Под ребрами находился таз, раздробленный много лет назад в каменном корабле и потом долго сраставшийся. Был виден и более темный материал, который хирурги использовали для скрепления костей. Над ребрами была ключица, тоже сломанная и вылеченная, – напоминание о падении с лошади.

Кожу выдубили и сделали из нее подушечку, в пупок вложили маленькую пуговицу, а в одном углу оказалось то место, где начинались темные, чуть рыжеватые волосы.

Он помнил лестницу, Ливуету, адъютанта, кабинет адъютанта, себя – он снова стоял за своим столом и думал.

Он почувствовал вкус крови во рту и посмотрел на свою правую руку. Кажется, он ударил Ливуету, поднимаясь наверх. Ужасно – как можно так поступать с собственной сестрой?

Он оглянулся, отвлекшись на минуту. Все вокруг было нечетким, расплывчатым.

Он поднял руку, чтобы протереть глаза, и увидел в ней пистолет.