Тот хмыкнул и протянул Гончей точно такой же ПМ, что перед этим вручил брамину. Левой рукой. Правая в этот момент находилась у него в кармане. Гончая буквально ощутила направленный ей в грудь ствол. Что у него там? Что-нибудь компактное, но крупнокалиберное. Палач всегда любил большие калибры.

Она не притронулась к пистолету.

– Мне нужен дробовик или автомат. Если на мою дочь нападут, я должна ее защитить.

– Мы здесь все, чтобы ее защитить, – сказал Стратег.

– Дробовик или автомат, – повторила Гончая. Если Стратег надеется, что ей не хватит упорства и выдержки, его ждет разочарование.

И Стратег сдался. Он больше не стал ничего говорить Палачу, лишь махнул рукой. Тот с явной неохотой убрал ПМ обратно в ящик и достал оттуда ружейный обрез-двустволку и горсть патронов. В его широкой лапе уместилось не менее десятка начиненных смертью бумажных цилиндров.

Хоть что-то. Гончая забрала обрез, тут же зарядила его, а остальные патроны рассовала по карманам.

– Довольна? – усмехнулся Стратег.

– Последний вопрос. Куда направляемся?

– Увидишь, – ответил он и, поманив за собой телохранителей, развернулся к выходу.

Гончая наблюдала за ними, пока кто-то сзади не дотронулся до ее плеча. Обернувшись, она увидела перед собой брамина.

– Простите, Катана, вы думаете, нам придется стрелять? – помявшись, спросил он.

Гончей стало смешно.

– Вам в последнюю очередь, – ответила она и, заметив, что брамин не понял иронии, уточнила: – Когда остальные станут не в состоянии, придет и ваш черед.

До геофизика стало понемногу доходить, в какое дерьмо он вляпался.

– Что, и такое может случиться?

«Спроси у того, кто втравил тебя во все это!» – чуть не сказала Гончая. Так хотелось услышать, что ответит брамину Стратег. Но через мгновение она вспомнила, что Стратег только что ответил на этот и другие подобные вопросы.

Увидишь, сказал он.

* * *

Майка поняла, что боится за мамину жизнь. Прежде не боялась, но тогда она и не называла женщину-кошку мамой! Больше всего она боялась страшного человека по прозвищу Зоркий или Палач, как его мысленно называла мама. Это он разбил ей лицо об стол, но ему показалось мало. Он хотел не просто убить маму, а сделать с ней такое, чему Майка даже не знала названия, но у нее сердце замирало в груди и волосы шевелились от ужаса, когда она это представляла. Передавая маме пистолет, Палач надеялся, что она попытается застрелить его. Тогда он выстрелил бы ей в грудь и потом смотрел, как она умирает, захлебываясь кровью. Но мама оказалась умнее – она не стала стрелять и даже не взяла пистолет в руки, чем еще сильнее разозлила его.

Потом Палач повел всех за собой, но не на Красную Линию, как поначалу предположила Майка. От ряда перекрытых пограничниками турникетов он свернул в другую сторону. За руку с мамой (в другой руке та несла короткое ружье с отпиленными стволами) Майка прошла через массивные железные двери и попала в широкий и темный каменный коридор. Вместо этих наспех сваренных из железных листов дверей ей представились другие – стеклянные, свободно открывающиеся в обе стороны, чтобы не мешать проходящим через них людям.

Шагающий впереди Палач, Стратег и дядя Шериф зажгли электрические фонари, и Майка увидела, что коридор такой же широкий, как туннель метро, только без рельсов, с низким потолком и вертикальными стенами. Видимо, когда-то здесь ходили целые толпы людей, раз им понадобился такой широкий проход.

– Это вокзал? – спросила мама, оглядываясь по сторонам. – Мы на Казанском вокзале?

– Так вот он какой теперь, – присоединился к маме брамин. – Голые стены, пустота и тьма… А я все гадал, как выглядят центральные вокзалы, после того как их разграбили. – Он с опаской взглянул на Палача и неприятного одноглазого человека по прозвищу Левша и поправился: – Простите, разобрали.

Брамину никто не ответил, только Стратег что-то пробурчал себе под нос, но Майка не разобрала слов.

Пошли дальше. Палач несколько раз свернул. После очередного поворота Майке показалось, что он ведет всех в обратную сторону, но это оказалось не так, и вскоре пришлось подниматься по ступеням широкой каменной лестницы. С лестницы все попали в невообразимо огромный зал. Он оказался больше любой станции, где Майке довелось побывать. Если бы не дыры в потолке, через которые сверху просачивался незнакомый переливающийся свет, Майка не смогла бы даже обозреть открывшееся ей пространство.

– Сколько же людей здесь жило? – шепотом спросила она у мамы.

– Здесь не жили, – ответила та. – Люди ждали здесь свои поезда. Это зал ожидания.

Свои поезда? Как это? Майка растерялась. Здесь собиралось столько людей, и у каждого был свой поезд?

Она хотела расспросить маму про «зал ожидания», но заметила, что та пристально рассматривает нагромождение ржавых металлических конструкций, и не стала. На некоторых из них еще сохранились привинченные пластмассовые сиденья. Но мама смотрела не на сиденья, а на покрывающий их белый налет. Она даже подошла к одному из них и зачерпнула рукой белую массу.

– Это что, снег? Сейчас зима?!

– Строго говоря, весна, конец марта, – ответил Стратег. – Но снега еще полно.

– Точно, – подтвердил Шериф.

Ах да, он же выбирался на поверхность, когда искал прибор для дяди брамина.

Мама осуждающе взглянула на него.

– Ты знал, что придется выйти на мороз, и ничего не сказал?

– Не замерзнешь, – ответил за Шерифа Стратег. – Хватит болтать, мы и так задержались. Надевайте противогазы, выход уже близко.

Прежде чем все надели противогазы, доктор раздал каждому по большой таблетке, которые он достал из красного флакона, и заставил их разжевать.

– Радиопротектор – не отрава, – пояснил Стратег в ответ на подозрительный мамин взгляд.

Он демонстративно разжевал таблетку и первым натянул противогаз. Остальные последовали его примеру, и Майка наконец смогла надеть свою дыхательную маску. Честно говоря, ей уже давно хотелось это сделать. Не потому, что она боялась отравиться радиацией (хотя Майка не призналась маме, но в душе была согласна с доктором, утверждавшим, что воздух на поверхности не причинит ей вреда), а потому что, подражая взрослым, и ощущала себя взрослее.

Мама проверила, как сидит на ней маска (респиратор, вспомнила Майка новое слово), потом надвинула на голову капюшон куртки, но он оказался таким большим и широким, что закрыл Майке лицо до самого подбородка.

– Я ничего не вижу, – призналась она.

Мама молча сняла с нее капюшон, вынула из-за пазухи (Майка не поверила своим глазам) настоящее полотенце и повязала ей на голову наподобие платка.

– Чтобы не замерзнуть, – пояснила она.