2. Из-за этой доктрины, побуждавшей короля установить личную власть, ему грозили серьезные конфликты с парламентом. Но Георг III полагал, что если виги господствуют в палате общин, покупая себе избирательные округа и голоса, то он может играть в эту игру не хуже их. Поэтому Георг постарался создать в стране партию «друзей короля» и надеялся, что ему в этом помогут новые умонастроения тори. После громкого провала Карла Эдуарда провинциальные сквайры и представители англиканского духовенства отказались наконец от своего якобитства. Вместо того чтобы следовать устарелой идеологии (как они делали с 1688) и уступать горстке вельмож-вигов, поддержанных денежными мешками, тори отныне желали стать правительственной партией. В своей борьбе против вигов, разделившихся теперь из-за слишком долгой монополии на власть, король вполне мог успешно опереться на эту новую форму торизма. Но все шансы уничтожал его собственный характер. Честный человек, хороший муж, умеренный и целомудренный, «фермер Джордж» был к тому же тщеславен и мстителен. «То, чего я не забываю, я не прощаю». Война, благодаря которой рос авторитет Питта, не нравилась ему с самого его восшествия на престол. Англия уже имела своего короля-патриота, но «звался он Уильямом, а не Георгом». И вскоре ненависть Георга к Уильяму стала таковой, что он согласился бы даже на внешнее поражение своей страны, лишь бы оно привело его к победе внутри ее. Со своей первой речи он неустанно твердил об этой «кровопролитной и дорогостоящей» войне, и понадобился весь авторитет Питта, чтобы король согласился назвать ее «справедливой и дорогостоящей».

3. Решив самолично выбирать себе министров, Георг III захотел навязать своей стране, влюбленной в Питта, лорда Бьюта, человека верного, честного, но мало приспособленного для правления и который считался любовником вдовствующей принцессы Уэльской. Освистанный лондонскими толпами, вдвойне раздраженными из-за того, что их кумира подчинили другому, этот другой, шотландец Бьют, быстро стал им отвратителен. На своих «кострах радости» обитатели Сити сжигали вещи из тартана, шапочки — в общем, все символы Шотландии. Министр, придя в ужас, подал в отставку. С Гренвилем, который его заменил, публика обошлась не лучше. Когда он, жалуясь на необходимость заимствовать средства на войну, вопрошал в палате, где же ему найти эти деньги, ужасный Питт, передразнивая его плаксивый голос, пробормотал припев модной тогда песенки: «Милый пастушок, скажи мне, где…» Гренвиль после этого всю свою жизнь носил прозвище Милый Пастушок. Член палаты общин Уилкс, блестящий и остроумный памфлетист, хуля в номере 45 своего North Britain монаршью тронную речь 1763 г., был по ходатайству короля арестован на основании «белого» мандата[40], «направленного против любой особы, ответственной за эту публикацию». Этот арест был нарушением привилегий парламента. Суды присудили победу Уилксу (который, однако, в следующем году был изгнан из палаты общин и сбежал во Францию) и обвинили в незаконном аресте Государственного секретаря, приговорив его к 800 фунтам возмещения. Лондон устроил иллюминацию; во всех домах горела цифра «45». После Стюартов теперь Георга III, «самого патриотичного из королей», учили необходимости уважать традиционные свободы англичан.

Джон Мерфи. Георг III, королева Шарлотта и их тринадцать детей. До 1794

4. А вскоре ради защиты этих свобод в колониях предстояло развернуться гораздо более серьезным событиям. Тринадцать американских «плантаций» теперь стали трехмиллионным народом — процветающим, ревниво оберегавшим свою независимость и мало-помалу принудившим королевских наместников оставить реальную власть местным ассамблеям. Перипетии этой борьбы были почти теми же самыми, что и в Англии. Ассамблеи победили, потому что держали в своих руках завязки кошелька. Но во время Семилетней войны колониям пришлось защищаться от Французской Канады. Метрополия взяла на себя военные расходы и доставку необходимых войск. После войны пришлось держать в Америке постоянный воинский контингент в 10 тыс. человек на случай возможного восстания канадских французов. Гренвиль предложил, чтобы треть всех необходимых сумм на содержание этой маленькой армии взималась в колониях посредством гербового сбора. Эта мера не казалась чудовищно несправедливой, однако американцы, как и все налогооблагаемые, ненавидели поборы и нашли против этого поддержку в самой метрополии. «Никакого налогообложения без представительства» всегда было одним из политических правил Англии, еще со времен Средневековья. Однако в Вестминстерском парламенте колонии представлены не были. Правда, и большинство крупных английских городов тоже не имели депутатов, но тем не менее все английские «интересы» находили там своего выразителя, чего нельзя было сказать об интересах колоний; если это и происходило, то очень косвенным образом.

5. Впрочем, в пользу точки зрения колоний были и другие доводы. Колонии способствовали процветанию английской торговли, но их эксплуатировали согласно принципам меркантилизма, то есть в интересах породившей их нации. Меркантильная доктрина требовала от всякой колонии: 1) чтобы она получала и отправляла товары на кораблях, построенных в Англии или в ее колониях («Навигационный акт»); 2) чтобы колониальная торговля проходила через английские порты, даже если колонисты найдут лучшие цены во Франции или в Голландии; 3) чтобы колониям было запрещено строить заводы, способные конкурировать с заводами Англии. Сам Питт объявил, что, «если Америка произведет хоть одну шерстяную нить, хоть одну подкову, он наводнит ее солдатами». Стало быть, чтобы рассчитать реальный вклад колоний в доходы королевства, к прямым налогам, принятым их ассамблеями, требовалось добавить также доходы промышленников и уже облагаемые английские товары.

6. Меркантильная система могла быть терпима, в крайнем случае, в южных колониях — они выращивали табак и производили другие продукты, которые Англии приходилось покупать, и таким образом получали золото, которое позволяло им, в свою очередь, приобретать промышленные товары, произведенные в метрополии. И наоборот, этот режим был невыносим для колонистов севера, чьи товары не дополняли товары из Англии, а соперничали с ними. В этом и заключалась непосредственная причина американской Войны за независимость. Англичане рассматривали колонию прежде всего как финансовое вложение с незамедлительной отдачей. Никто не сформировал у них идею империи. Однако завоевание Канады не могло «платить». Питт приобрел эту территорию вопреки мелким умам, которые, «основываясь на идее коммерции, продают все, что могут, вплоть до чести, истины и совести». Меркантилисты, не способные ни принять, ни даже вообразить себе колонию, которая, вместо того чтобы быть источником дохода для Англии, станет для нее причиной расходов, решили навязать издержки новой империи колониям, которые были не менее эгоистичны, чем метрополия, и тоже хотели получить свою долю имперских преимуществ, но, разумеется, не за свой счет. Сначала американских винокуров, продававших свой ром индейцам, возмутил налог на патоку. А потом «Штемпельный акт» (Stamp Act), вводивший гербовый сбор, увел в сундуки налогового ведомства ту малость золота, которая доставалась колониям, и сделал их коммерцию невозможной.