Так поняли крылатые бессмертные змеи, что Великие Духи оказались дальновиднее и хитрее.

И дабы искупить свою вину перед людьми, научили тех четырем Искусствам – песням, магии, любви и войне.

Ибо были мудры.

И дабы отомстить Богам, драконы приобщили людей к четырем порокам – богохульству, предательству, разврату и насилию.

Ибо были коварны.

Сделали они так и улетели в другие миры.

Ибо, прежде всего прочего, они были очень любопытны…

Более всего тайная святыня дэй’ном напоминала знаменитую средневековую гравюру «Вавилонская башня», которую Хелит помнила еще по школьному учебнику истории. Наверное, что-то подобное также получится, если Великую Китайскую стену закрутить в спираль. Исполинское каменное сооружение из массивных стен заслоняло половину неба и казалось абсолютно неприступным, почти монолитным. Могучие контрфорсы по всему периметру, зубцы, бойницы, башни – то ли крепость, то ли тюрьма, но уж никак не храм. Черный каменный монумент ненависти и гордыне – вот что это было такое.

– Как же мы туда попадем? – уныло поинтересовалась Хелит, продолжая рассматривать образец архитектуры дэй’ном. – Там, наверное, кроме жрецов и прислуги, полным-полно охраны, сопровождающей Повелителя?

– Ничего подобного, – заверил ее Итки. – Мало кто в Чардэйке вообще знает о существовании Храма. Даже ближайшее окружение Олаканна, по-моему, не догадывается. Он и все его предшественники всегда прибывали сюда в одиночку. А жрецов здесь только сорок человек, да еще сто десять слуг. Жрецы вообще никогда не покидают внутренних помещений, а слугам разрешено выходить наружу лишь в двух случаях – похоронить жреца и встретить нового претендента на темный балахон иерарха.

Хелит тут же вообразила себе толпу полубезумных фанатиков с мучнистого оттенка лицами и горящими неутоленной страстью глазами, возглавляемых демоническим Повелителем. И ей стало жутко, когда она представила Мэя в такой компании. Воображение рисовало Олаканна некой помесью Дракулы, Моргота и Джека-потрошителя, хотя наверняка выглядел он вполне благообразно. Если убрать ауру кровожадности и призрачные крылья, то дэй’ном в большинстве своем довольно миловидны, можно сказать, красивы немного трагической декадентской красотой падших ангелов. Тот же Итки, попади он в современный мир, вполне сошел бы за перепившего накануне гота или панка.

– Как же они отпустили тебя во внешний мир?

– Интриги, – печально улыбнулся дэй’о. – Среди изгоев они еще опаснее, чем среди благородных. Провинись я перед жрецом, меня бы тут же принесли в жертву, и дело с концом. Но кто-то из рабов тихонечко вписал мое имя в список «порченых» – и все.

– Кто такие «порченые»?

Глаза у Итки стали отрешенными и мутными, почти неживыми.

– Тебе лучше не знать, леди, – прошептал он. – Этого лучше никому не знать. Особенно, для чего предназначены «порченные».

Хелит уже уяснила, что в культуре дэй’ном полным-полно всевозможных жутких ритуалов, от которых самого маркиза де Сада стошнило бы. Поэтому дальше расспрашивать дэй’о не решилась. Есть подробности, в которые и в самом деле лучше не вникать.

– Нам надо отдохнуть, хорошо поесть и выспаться, – предупредил Итки. – Как только стемнеет, мы проберемся внутрь и будем всю ночь идти по коридорам, покуда не доберемся до Святилища. Как раз успеем к началу ритуала. Не бойся, – поспешно утешил он девушку, – Там есть такие ходы, лестницы и галереи, по которым веками никто не ходит. Веками! Нас никто не заметит.

…Но не все драконы улетели в другие миры. Один остался. Ибо он желал познать смысл и значение Смерти. Он поселился в безымянных еще тогда горах, которые мы зовем ныне Лотримар. На самой границе меж землями четырех народов. И всякого проходящего мимо он расспрашивал о смерти.

Все отвечали на вопрос «Что есть Смерть?» по-разному.

Нэсс говорили: «Она – наша Кара за грехи. Наше вечное Проклятье!»

Ангай твердили, что Смерть – лишь Врата в новую Жизнь.

Униэн равнодушно называли ее Неторопливой Госпожой.

Дэй’ном звали Возлюбленной Богиней и вожделели ее, как блудницу.

А Последний Дракон лишь дивился прихотливости восприятия и не верил никому. Ибо был умен.

Тогда он разослал приглашения самым великим мудрецам каждого народа.

Первым приполз на коленях нэсс и униженно молил дракона о бессмертии.

Исполненный презрения крылатый змей его съел.

Затем пришел ангайский муж и потребовал для себя сокровенных знаний в обмен на тайну Смерти.

Дракон в гневе прогнал его.

Следом явился дэй’ном и попросился в ученики.

Бессмертный милостиво согласился.

Не пришел только мудрец из народа униэн…

Итки развел крошечный костер в неглубокой прогалине между деревьев и вскипятил олкар, чтоб запивать сухари. Жирное соленое варево являлось скорее супом, чем чаем. Поначалу Хелит просто воротило от запаха и вкуса напитка, но потом она втянулась и оценила питательность олкара. Две чашки вполне заменяли обед с ужином, сосущее чувство голода тут же исчезало, а холод отступал.

Когда Хелит наконец согрелась и смогла думать о чем-то еще, кроме непослушных от усталости ног и негнущейся спине, она с содроганием поняла, что, возможно, этот день станет последним в ее короткой жизни Здесь. Ведь еще и года не миновало с пробуждения на песчаном берегу Бэннол.

– Я давно хочу тебя спросить… – смущенно сказала леди Гвварин. – Если не возражаешь?

– Спрашивай сейчас, госпожа моя, дальше нам придется молчать, а потом… только Заступница знает, доведется ли нам еще раз поговорить… Так что спрашивай!

Итки имел в виду вовсе не смерть. Он искренне верил в благополучный исход дела. Разумеется, они спасут рыжего князя, потому что Заступница на их стороне. Это же очевидно! Вот только дэй’о нет места рядом с униэн. Чем бы ни кончилась их отчаянная авантюра, Итки придется уйти. Для собственного же блага.

– Скажи мне, Итки, – после некоторого замешательства спросила Хелит. – Каково это быть дэй’ном? Почему вы такие?

Красноглазый нисколько не удивился вопросу. Напротив, он словно давно ждал его.

– Какие? Свирепые и кровожадные?

– Да.

– А разве вы – униэн не бываете ни жестоки, ни беспощадны?

– Бываем. И нэсс бывают такими, и ангай.

Мэй сам признавался, что в отношении дэй’ном не ощущает ничего, кроме испепеляющей душу ненависти и практически неутолимой жажды убивать.

– Значит, дело не в этом. А в чем же? – продолжала Хелит.

Дэй’о не на шутку задумался и какое-то время молчал, не сводя красных глаз с пляшущих язычков пламени. От чего чудилось, будто в глубине зрачков на самом дне горит огонь.