Звучала флейта. Кто-то в зале

Растроган был: «Каков артист!»

Его повсюду узнавали,

Играл на флейте гармонист.

Звучала флейта тихо, скромно,

Комок под горло подступал.

И счастье было так огромно,

Но час любви не наступал.

Куда-то флейта уводила,

Куда-то музыка звала,

Любовь никак не приходила,

Хотя все думали — пора.

За окнами быстро темнело. Зажглись вечерние огни. Прохожих заметно прибавилось, видимо, духота отступила. Помещение заполнилось почти полностью. Концерт флейты закончился. Собеседница очнулась и негромко продолжила стихотворение:

Играл на флейте наш маэстро,

Он счастлив был игрой вполне.

Гармошки не было в нем места,

Царила флейта лишь в игре.

Все чувства разом подступили,

Порыв был радостен и чист

И все всех сразу полюбили,

Играл на флейте гармонист.

— Надо бы спросить ее о стихах, — подумал он, но не стал этого делать и, отпив очередной глоток вина, продолжил наблюдать за ней.

А она молчала и, рассматривая посетителей, делала вид, что ей он не очень интересен. Музыка не возобновилась. В наступившей тишине только редкие звуки переставляемой посуды на стойке доносились до них. Наконец-то, обратив на него внимание, она спросила:

— Приятное вино, не правда ли?

Он кивнул головой в знак согласия и подумал:

— Почему она не спрашивает, как меня зовут? Ей это неинтересно? Может быть, среди оригинальных действует такое правило — общаться без имен?

— Вы равнодушны к стихам? — спросила она. — Может быть, они неуместны сейчас?

Он, стараясь не обидеть ее и подбирая правильные, с его точки зрения, слова, ответил:

— Я впервые слышу это стихотворение, и мне кажется, что написал его человек разочарованный. Разочарованный идеалист. Возможно, я и не прав, но это разочарование сделано красиво и, я бы сказал, элегантно.

— А что вы можете сказать об этой строчке — «играл на флейте гармонист»? Когда это опубликовали, критики, как говорится, перья сломали, полемизируя о смысле этой фразы.

Она смотрела прямо ему в глаза, будто бы пытаясь понять, о чем он сейчас думает. Он выдержал этот пронзительный взгляд черных глаз и ответил:

— Я мог бы сказать — вот, мол, гармонисту надоела гармонь или меха прохудились, или взяла его какая-то жизненная тоска великая, может быть о счастье, и он от тоски по этому несбыточному счастью взял флейту и запел о любви несчастной своей, которая произошла у него в далекой юности и которую он никак не может забыть. Но я так не скажу.

Она вскинула вопросительно брови, ожидая объяснений, и он продолжил:

— Но я так не скажу, а скажу совсем о другом. Когда появляется такая странность в картине, в стихах, в литературных штучках — странность недосказанности, неопределенности, вслед ей возникают фантазии, и тогда можно насочинять множество вариантов, которые ничего конкретного не несут. Хотя красивостей у таких авторских приемов не отнимают. Так и с этой фразой — «играл на флейте гармонист» — выглядит красиво, и каждый может напридумывать множество продолжений.

— Я не поняла вас. Это плохо или хорошо, когда автор сочиняет такие стихи? — Она, похоже, даже немного обиделась на его ответ.

— Это не плохо и не хорошо. Этот художественный прием. Красивый прием с целью возбуждения каких-либо мыслей, желательно благотворных.

— Желательно благотворных, — повторила она, задумалась и после паузы сказала:

— Наверное, только музыка не создает такой недосказанности, разногласий в восприятии произведения, потому что считается, что музыка создает мысли, эмоции у каждого свои, и спорить здесь не о чем.

— Спорить вообще не стоит. Спор истины не рождает, он рождает только вражду, — сказал он, затем встал, подошел к стойке и расплатился за приятное вино.

* * *

— Ну и что вы решили? — голос в трубке был настойчив. — Вы уже определились со своими вариантами?

— Я вас не понял, — ответил он. — С кем я говорю? Это Красик?

— Да, это ваш друг. Ваш Красик, — ответил голос. — Вы совсем забыли, что мы друзья.

— Нет, я не забыл, что мы друзья. Друзья по телефону, но вас я не слышал уже, пожалуй, часов пять. Вы были заняты?

В трубке наступила тишина. Он повторил вопрос:

— Вы чем-то были заняты?

— Да, можно и так сказать — был занят, — ответил Красик. — Я искал альтернативу. Вы понимаете меня?

— Вы ее нашли? — спросил он.

Красик, подышав в трубку, ответил:

— Вариантов не так уж много. Можно попробовать для начала правило «одной руки», если обнаружим петли, применим алгоритм Люка-Тремо, а там уж как придется. Вы согласны?

— Вы говорите о прохождении лабиринта?

— Да, о лабиринте, — ответил Красик, — но не только.

— Тогда я снова вас не понимаю, что вы имеете в виду, когда говорите: «Но не только»?

— Предлагаю, — голос в трубке стал важным и торжественным, — предлагаю захватить пионэра и использовать его как проводника.

— Пионэр-проводник. Идея интересная, — ответил он. — А захватывать пионэра вы, вероятно, предлагаете мне?

Трубка ответила:

— Ну что вы. Мы захватим его вдвоем. Я спрошу пионэра о чем-нибудь, как бы отвлекая, например: «Как пройти в центр?», а вы его моментально скрутите.

Трубка затихла, ожидая ответа.

Скручивать пионэра для прохождения лабиринта — эта идея ему показалась по меньшей мере странной, тем более, что после лабиринта опять могут появиться пионэры. Все-таки этот Красик какой-то сумасшедший провокатор, но других собеседников у него не было, и он решил продолжить общение за отсутствием других «развлечений».

— Каким приемом вы предлагаете скрутить пионэра? — спросил он после небольшой паузы.

Красик засопел в трубку и сначала пробормотал что-то невнятное:

— Таких данных у меня нет, то есть не все данные подходять. Минуточку… — и трубка снова засопела.

Он поторопил Красика и иронично спросил:

— Какой вид борьбы вы предпочитаете? Как будем бороться с пионэром, классикой или современностью?

Красик нерешительно, как бы нащупывая правильные слова, ответил:

— Классикой, она элегантнее. Мы-то с вами понимаем, что нанести вред пионэру мы не имеем права. Скручивать следует без применения вреда. Это закон.

— Это как это, скручивать без вреда? — изумился он. — Под наркозом, что ли?

— Что вы, что вы! — запричитала трубка. — Никаких медикаментов. Это закон.

— А если пионэр не согласится скручиваться? — нарочито серьезно спросил он, — если он будет сопротивляться, что тогда?

Красик что-то пробулькал в трубку, лихорадочно соображая, как парировать такое замечание, а затем абсолютно уверенно ответил:

— Тогда мы изменим план. Поменяем альтернативу. Мы откажемся от скручивания. Вы понимаете меня? Откажемся.

— Хорошо, откажемся, — согласился он, —