Вечером, когда я рассказал детям о предстоящем полете, моя 16-летняя дочь Лаура спросила: «Ты же не собираешься умирать, а?» Она сказала это с улыбкой, стараясь сделать из этого шутку, будучи вся в отца, но я понял, что она встревожена. Донне, Пэту и Эми также было не по себе. И я знал, что, как только STS-26 вернется на Землю, терзаться буду уже я. Я знал, что перед STS-27, как и перед 41-D, меня ждут ночные кошмары, типичные для членов основного экипажа. Но я должен был сделать это. Я не мог остановиться, не мог развернуться и уйти от полета в космос – не более, чем перелетная птица может игнорировать наступление весны или осени. Это было прошито в моей ДНК и не подлежало рациональному пониманию.

Мы были последним экипажем, который узнал новость о назначении в полет от Джорджа Эбби. 30 октября 1987 года его перевели в головной офис NASA в Вашингтоне на должность заместителя начальника Отдела космических полетов. Позже Хут рассказал мне о намеках Эбби на то, что он не хотел этого «повышения по службе». В это было легко поверить. В течение 10 лет Джордж имел в своем распоряжении огромную власть в Центре Джонсона, и теперь ее у него отбирали. К новой же, громко звучащей должности в головном офисе прилагалось примерно столько же власти, как к титулу одного из 20 вице-президентов в штате местного банка. Все астронавты придерживались мнения, что это политическое убийство. Но кто приговорил Эбби? Многие подозревали контр-адмирала Дика Трули. Он теперь был третьим человеком в штаб-квартире агентства, и его прочили на должность директора NASA (он им и стал в 1989 году)[155]. Как бывший астронавт он, разумеется, хорошо знал стиль лидерства Джорджа, а значит, имел мотив. Мне не хотелось спрашивать д-ра Макгуайра, участвовал ли в этом и он. Сомневаюсь, что он сказал бы мне правду, а кроме того, я не хотел более иметь никакого отношения к этому делу. Такие интриги могут только повредить карьере.

Я не пытался сдерживать свои эмоции, когда убрали Янга, но в отношении Эбби я испытывал иные чувства. Эбби выделил меня из общей массы, и я стал астронавтом. Он выбрал меня участником двух космических полетов. Помимо отца, ни один мужчина не повлиял на мою жизнь в такой степени, как Джордж Эбби, и любой непредвзятый внешний наблюдатель сказал бы, что он относился ко мне справедливо. Он назначил меня в основной экипаж до того, как семь других эмэсов из нашей группы получили свои первые назначения. Он выбрал меня во второй раз до того, как восемь равных мне астронавтов получили шанс на второй полет. Что касается STS-27, то я получил важное задание, включавшее работу с манипулятором. Да, я испытывал двойственные чувства по поводу бюрократической кончины Эбби. Это беспокоило меня настолько, что я задумался о том, что, возможно, все дело было во мне. Быть может, более сильный духом человек смог бы приспособиться к макиавеллиевскому стилю руководства Эбби. Однако в глубине души я знал, что это не так. Макгуайр сказал мне, что я был не единственным астронавтом, который пришел к нему, и, учитывая, что для сбора данных и написания документа о лидерстве среди астронавтов требовалось время, он наверняка говорил с людьми, которые потеряли ориентиры задолго до меня. И пока я задавался вопросом, не моя ли горячность была причиной проблемы, другие астронавты праздновали избавление. Один из них предложил: «Давайте возьмем все абажуры, какие есть у нас в кабинетах, и будем бегать вверх и вниз по лестнице, надев их на головы!» Другой на радостях распевал в коридоре: «Злая ведьма умерла! Злая ведьма умерла!» Третий пошел вразнос и выразил надежду, что однажды «увидит Эбби авиамехаником на стоянке в аэропорту Амарильо, так как это все, на что он годен». Сомневаюсь, что нашелся хотя бы один астронавт, включая тех, кто больше всех вкусил от его щедрот, который бы сожалел об уходе Эбби.

Нет, проблема заключалась не во мне. И все же мне было неуютно. Я хотел любить этого человека бескорыстно. Он, как и Донна, были неотделимы от исполнения моей мечты. Если бы в октябре 1977 года кто-то другой возглавлял комиссию по отбору астронавтов и беседовал с нами, смог бы я попасть в отряд? Я в этом сомневался. Другая жена – другая жизнь, точно так же и другой шеф Директората операций летных экипажей имел бы другие критерии отбора астронавтов (скорее всего, такие, которым я бы не соответствовал). Я хотел оставаться преданным вассалом Эбби всю свою жизнь. В день нашего приема в Центр Джонсона в 1978 году на сцене не было более лояльного ему астронавта. Однако за прошедшие годы его сталинистская секретность, его безразличие к страху, который царил в Отделе астронавтов, его несправедливое отношение к летчикам из ВВС, вопиющий произвол в полетных назначениях и, наконец, полное отсутствие обратной связи полностью исчерпали мою верность.

В то время как в отделе царила атмосфера праздника, один из астронавтов заметил: «Пока кто-нибудь не вонзит в его сердце осиновый кол, я не поверю, что он ушел навсегда». Эта реплика оказалась пророческой: дни Эбби в Центре Джонсона еще не были сочтены. За время работы в штаб-квартире он сделался союзником Дэна Голдина, который в 1992 году стал администратором NASA. В 1996 году Голдин назначил Джорджа директором Космического центра имени Джонсона[156], то есть дал ему должность с наибольшими полномочиями во всем NASA. В конечном итоге Джордж получил все и доказал то, во что каждый из TFNG верил так много лет: никто не мог сравниться с Эбби в способности манипулировать организацией, полной византийских интриг, подобной NASA. Его таланты могло бы с успехом использовать ЦРУ. Если бы в самые мрачные годы холодной войны оно сбросило Джорджа Эбби с парашютом на Красную площадь, голого и без копейки денег, через год он стал бы членом Политбюро, а через два – советским премьер-министром. И тогда холодная война закончилась бы на несколько десятилетий раньше.

5 декабря 1987 года Отдел астронавтов устроил прощание с Эбби в заведении «Пи-Тиз – французское барбекю». Официально мероприятие называлось «торжественный вечер в честь Джорджа Эбби». Примерно треть отдела сочла уместным не явиться, а два астронавта прямо сказали мне, что бойкотируют мероприятие. Полагаю, что некоторые из отсутствующих предпочли бы выполнить ночную трансатлантическую посадку в Тимбукту, лишь бы не выражать признательность Джорджу. Я пришел, главным образом, отпраздновать тот факт, что он уходит из нашей жизни. Никто не собирался в этот вечер петь сентиментальными голосами «Старое доброе время» Роберта Бёрнса. Вечер вел Марк Ли из набора 1984 года, и вел его прекрасно, в парике с короткой стрижкой, подражая Эбби. Марк явно придерживался мнения, что Джордж навсегда утратил власть над астронавтами, потому что его кислотный юмор явно был из серии «Я никогда больше не увижу этого человека». Он упомянул о приверженности Эбби к морским летчикам, о предполагаемой роли Дика Трули в его смещении с должности (примечательно, что Дик Трули и новый директор JSC Аарон Коэн на вечеринке отсутствовали) и о характерных для Джорджа приступах нарколепсии, во время которых он не хотел слушать мнения, отличающиеся от его собственного. Затем, к изумлению всех собравшихся, Марк снял парик и сделался сентиментальным: «Невозможно работать с боссом в течение стольких лет и не почувствовать комок в горле при его уходе». Я не мог поверить своим ушам, да и другие вокруг меня переглянулись столь же изумленно. Комок в горле при уходе Эбби? Разве что кость от здешнего барбекю застрянет у меня в глотке! Однако Марк продолжил свою полную любви речь, бойко двигаясь к финалу: «Но тем из вас, кто, быть может, чувствует комок в горле и у кого слезы наворачиваются на глаза при мысли об уходе Эбби… просто стоит вспомнить, каким засранцем он может быть!» Марк явно вышел за пределы допустимых режимов пилотирования. Все заулюлюкали и зааплодировали. Эбби изобразил ухмылку. «Что кроется за нею?» – думал я. Она могла означать все что угодно, от «я горжусь этими ребятами» до «я рассчитаюсь с этими вероломными козлами, даже если это будет последнее дело в моей жизни».