В целом речь шла о создании сбалансированной системы сдержек и противовесов в отношениях между ветвями власти. Я верил, что это правильный вектор развития страны и что Конституцию необходимо менять, взялся за это дело серьезно, но должен признаться, что не испытывал большого личного энтузиазма. При этом оппозиция была уверена, что я просто имитирую бурную деятельность для европейцев – не стану же я в самом деле своими руками сокращать собственные полномочия.

Когда подошло время референдума, мои противники окончательно убедили себя, что где-то здесь кроется подвох и я наверняка готовлю почву для переизбрания на третий срок. Они предполагали, что после референдума власть заявит: предыдущие десять лет моего пребывания во главе страны обнуляются, поскольку теперь, с момента вступления в силу новой Конституции, начинается новый отсчет. Все мои заверения в обратном повисали в воздухе. Последнее заявление о том, что новая редакция Конституции не дает мне права баллотироваться еще раз, сделал мой пресс-секретарь перед самим референдумом. Однако оппозиция продолжала выступать категорически против, при этом не приводя никаких аргументов. Единственный довод выглядел абсурдно: он состоял в том, что эта власть не вправе менять Конституцию. У меня еще оставалась надежда, что ближе к референдуму все поймут, что у меня нет задних мыслей, и одумаются.

И вот наконец назначили день референдума по реформе Конституции: 27 ноября 2005 года. К удивлению Совета Европы, оппозиция объявила о бойкоте референдума, чем создала ситуацию, весьма забавную с точки зрения здравого смысла. По сути, реформа Основного закона, ограничивающая власть президента, проводилась самим президентом при отчаянном сопротивлении оппозиции, которая постоянно трубила о несоразмерных президентских полномочиях! Причем бойкот объявили полный: оппозиционеры не просто призвали своих сторонников не голосовать, но и отказались от участия в избирательных комиссиях всех уровней и в наблюдательных миссиях. Все попытки убедить их изменить позицию результатов не дали. Я не мог объяснить такие действия рационально. Может, сработала зацикленность на бойкоте как способе политической борьбы? Они уже больше года бойкотировали заседания парламента, хотя зарплату получали аккуратно да и в командировки ездили с удовольствием.

Таким образом, в референдуме участвовали только те, кто выступал за реформу Конституции, и еще власть, выполнявшая обязательства перед Советом Европы. При этом нарушалась логика построения избирательного процесса. По закону избирательные комиссии всех уровней формировались с участием представителей парламентских партий, которые контролировали процесс голосования. Полное отсутствие оппозиции как в комиссиях, так и среди наблюдателей лишило голосование важнейшего компонента, обеспечивающего его объективность.

Референдум прошел спокойно, даже слишком: без дискуссий, без оппонентов, а значит, и без интриги, которая подпитывает интерес к событию. Власть и коалиционные партии методично обеспечивали явку граждан, но все протекало вяло, неинтересно, без накала. Хотя голосование в целом по стране происходило не слишком активно, я не сомневался в том, что референдум состоялся. В нескольких округах чрезмерно высокий процент проголосовавших все же вызывал сомнения. Видимо, кому-то на местах захотелось отличиться высокими показателями, хотя никаких централизованных установок на этот счет не поступало. Завышенные проценты ничего не дали власти, кроме лишних разговоров о сомнительности итогов голосования. Так или иначе, но никто не стал оспаривать результаты: ни в избирательных комиссиях, ни в судах, а наблюдатели от СЕ признали итоги референдума в целом отражающими волю населения.

Новая редакция Конституции вступила в силу. Несмотря на это, посол Соединенных Штатов Джон Эванс стал активно обсуждать тему нарушений в ходе подсчета голосов. Кстати, незадолго до референдума я разговаривал по телефону с госсекретарем США Кондолизой Райс. Она позвонила, чтобы выразить поддержку и высказать приветствия по поводу предстоящего события.

Примерно через неделю после голосования Эванс попросил о встрече со мной. До этого он успел повстречаться с председателем парламента и премьер-министром, и на следующий день после разговора с послом спикер Артур Багдасарян разразился критикой по поводу состоявшегося референдума и гневным осуждением имевших место нарушений. Гораздо сдержаннее, но все же критически высказался и премьер Андраник Маргарян. Я понял, что тут не обошлось без влияния Эванса, поэтому и со мной речь пойдет о том же.

В ходе нашей беседы посол стал говорить о том, что в Госдепе ожидают от меня как от президента осуждения имевших место нарушений. Сказал, что США увязывает с этим шагом участие Армении в программе «Вызовы тысячелетия». Его инструктивный тон возмутил меня, и я ответил с некоторым раздражением: «Результаты голосования никем не обжалованы, поэтому у меня нет правовой возможности что-либо изменить. Конституция уже в силе, нам надо уважать ее и строить по ней нашу государственность. Вы же сейчас предлагаете, чтобы первое лицо государства, призванное быть гарантом соблюдения Конституции, поставило под сомнение ее легитимность. Как я потом буду требовать, чтобы все ее соблюдали? Конечно, я не стану этого делать и не понимаю, зачем вам это нужно? Если вы выдвигаете подобные условия нашего участия в программе “Вызовы тысячелетия”, то можете нас оттуда вычеркнуть. Все равно вы уже года два трубите о программе, но пока ни цента в Армении не потратили, да и не видно, что эта программа когда-либо заработает». Потом сразу добавил: «Представьте: родился ребенок. Его еще никто не видел, а все уже начали горланить: он хромой, косой и болен СПИДом. Вместо того, чтобы окружить его заботой и вниманием». Посол немного опешил, но я видел, что он меня понял. Сказал, что свяжется с Вашингтоном и попытается объяснить ситуацию. Посол был опытным дипломатом и позитивным человеком. Через день он обратился к моему помощнику Армену Геворкяну и попросил передать, что программа «Вызовы тысячелетия» в отношении Армении будет продолжена.

Перекройка правительственной коалиции

Несмотря на все проблемы, коалиция функционировала достаточно успешно. Правда, мне приходилось постоянно заниматься сглаживанием противоречий между коалиционными партиями, и я уделял этому много времени – гораздо больше, чем хотелось бы. С моим характером мне едва хватало терпения, чтобы выслушивать споры не доверяющих друг другу партийных лидеров, но я воспринимал это как обязательную часть моей работы, необходимой для сохранения коалиции.

И вдруг в мае 2006 года, неожиданно для всех, я сам стал инициатором разрыва с одной из коалиционных партий, «Оринац Еркир», и сделал это резко. Ушел со своего поста лидер партии Артур Багдасарян, ставший председателем парламента по коалиционному соглашению. К таким действиям меня побудили достаточно веские причины.

Артур Багдасарян, человек энергичный и инициативный, всегда отличался высокими амбициями. Его активность была щедро приправлена чрезмерным популизмом, что сильно раздражало партнеров по коалиции. Однако этот же популизм держал в позитивном для властей поле многочисленных сторонников партии.