Цю-лин позвала на ночь к себе. Цю-лин не хотелось идти к ней. Тогда Цзинь-гуй разгневалась, стала обвинять девушку, будто она брезгует ею, ленится прислуживать по ночам, хочет жить в праздности и довольстве.

– Твой невежественный «господин» бросается на каждую девчонку, которую видит! – бранилась она. – Почему он отнял у меня служанку, а тебя не пускает ко мне? Видимо, он хочет довести меня до смерти!

Сюэ Пань, слыша ее слова, испугался, как бы она не помешала ему в его намерениях в отношении Бао-чань.

– Ты что, забыла, кто ты такая! – обрушился он на Цю-лин. – Если не пойдешь, куда тебе приказывают, изобью!

Цю-лин вынуждена была собрать свою постель и отправиться в комнату Цзинь-гуй. Та приказала ей постелить на полу, и Цю-лин не посмела возразить.

Но как только Цю-лин уснула, Цзинь-гуй разбудила ее и велела налить чаю, а затем потребовала растирать ей ноги. Так повторялось семь-восемь раз за ночь, и Цю-лин ни на мгновение не могла уснуть.

Что же касается Сюэ Паня, то, завладев Бао-чань, он словно обрел жемчужину и больше ничем не интересовался.

Выражая свое негодование, Цзинь-гуй ворчала:

– Погоди, понаслаждайся несколько дней, а потом я с тобой разделаюсь! Уж тогда не обижайся!

В то же время она строила планы, как бы извести Цю-лин…

Прошло около половины месяца. Цзинь-гуй неожиданно притворилась больной и заявила, что у нее болит сердце и она не может двигать ни руками, ни ногами. Лечение не давало никаких результатов. Все в доме поговаривали, что она заболела потому, что ее рассердила Цю-лин.

Как-то раз, когда перестилали постель, из подушки на пол вывалился бумажный человечек, на котором были написаны возраст и дата рождения Цзинь-гуй, а в то место, где полагалось находиться сердцу, было воткнуто пять иголок. Это очень удивило служанок, и они поспешили сообщить тетушке Сюэ. Но та была в это время занята. Сюэ Пань переполошился и велел строго допросить служанок, надеясь найти виновную.

– Зачем понапрасну обижать всех служанок? – сказала ему Цзинь-гуй. – Вероятно, это колдовство Бао-чань.

– Она сейчас не бывает у тебя в комнате, – возразил Сюэ Пань. – Зачем ты обвиняешь ни в чем не повинного человека?

– А кто же мог это сделать, кроме нее? – холодно усмехнулась Цзинь-гуй. – Неужто я сама стала бы себе вредить? Правда, в доме есть и другие служанки, но кто из них посмеет войти в мою комнату!

– Цю-лин последнее время живет с тобой, – заметил Сюэ Пань. – Она все знает. Первым долгом нужно допросить ее.

– Кого допросить?! – усмехнулась Цзинь-гуй. – Кто сознается? По-моему, тебе следует притвориться, будто ты не знаешь ничего, и не поднимать шум. Особой беды не будет, если я умру, – женишься на другой! Если уж говорить откровенно, ты, Бао-чань и Цю-лин одинаково ненавидите меня!

С этими словами она разрыдалась. Сюэ Пань пришел в ярость, схватил попавшийся под руку деревянный дверной засов и бросился искать Цю-лин. Не давая ей возможности произнести ни слова в свое оправдание, он набросился на девушку и стал колотить ее по чем попало: по лицу, по голове, по телу, твердя, что она колдунья и хотела погубить Цзинь-гуй.

Обиженная безвинно, Цю-лин громко зарыдала. На ее плач прибежала встревоженная тетушка Сюэ.

– Что ты делаешь! – закричала она сыну. – Ничего не выяснил – и сразу бить! Разве эта девочка, прислуживающая тебе уже несколько лет, сделала когда-нибудь что-либо дурное? Неужели она сейчас могла так поступить! Прежде выясни, кто виноват, а потом пускай в ход руки!

Услышав слова свекрови, Цзинь-гуй испугалась, как бы слабохарактерный, нерешительный Сюэ Пань не уступил ей.

– Он отнял у меня служанку Бао-чань и не позволяет ей входить в мою комнату! – зарыдала она. – Только одна Цю-лин это время спит со мной. Я требовала, чтобы ты допросил Бао-чань, а ты ее защищаешь и вместо нее бьешь Цю-лин! Что ж, убей и меня! Можешь жениться на другой, богатой и более красивой! Но зачем устраивать комедию?

Сюэ Пань от ее слов еще больше разгорячился.

Тетушка Сюэ понимала, что Цзинь-гуй пытается прибрать к рукам Сюэ Паня, и, считая такое поведение невестки недостойным, разгневалась. Но, увы, сын ее никогда не отличался твердостью характера, а сейчас, всецело попав в руки жены, стал еще более слабовольным. Сама же Цзинь-гуй, обвиняя мужа, будто бы он забрал у нее служанку, изображала из себя жену, которая во всем повинуется мужу и не мешает ему делать то, что он пожелает. Поистине, вряд ли кто-нибудь еще мог быть настолько коварен! Недаром пословица гласит: «Даже способному чиновнику трудно разобраться в семейных дрязгах»! Что уж говорить о тетушке Сюэ? Не понимая, что творится у нее в доме, не зная, что предпринять, она напустилась на Сюэ Паня:

– Выродок! Ты хуже собаки! Дошел до такой наглости, что по углам прижимаешь служанку и даешь жене повод обвинять тебя, будто ты силой отнял у нее девушку! И как тебе не стыдно! Ведь ты не знаешь, кто виноват, и сразу стал бить девочку! Я тебя хорошо знаю! Ты негодяй! Стоит тебе увидеть что-то новое, ты моментально забываешь и перестаешь любить людей, которые долго служили тебе. Если Цю-лин даже в чем-нибудь провинилась, все равно не следовало бить ее. Я сейчас же позову торговца, пусть ее заберет – по крайней мере ты перестанешь так кипятиться!.. Цю-лин, собирай свои вещи! – крикнула она. – Пойдешь со мной!

Позвав затем служанок, тетушка Сюэ приказала им:

– Сейчас же позовите торговца и отдайте ему Цю-лин! Путь он возьмет ее за какую угодно цену, но только избавит нас от бельма на глазу!

Видя, что мать так разгневана, Сюэ Пань в смущении опустил голову. Цзинь-гуй, слыша эти слова, зарыдала.

– Вы только и умеете продавать своих служанок! – доносилось из ее комнаты. – Стоило слово сказать, а вы и придрались! Неужели вы думаете, что я ревнива и завистлива и не могу ужиться со своими служанками? Кого вы хотите избавить от бельма на глазу? Если Цю-лин вам не нравится, так и я не хочу свою служанку отдавать в наложницы!

У тетушки Сюэ от гнева захватило дыхание.

– Где это виданы такие порядки? – выкрикнула она. – Невестка через окно огрызается со свекровью! Благодари небо, что ты дочь наших старых друзей, а то я бы тебе показала!..

– Ладно вам! – затопал ногами Сюэ Пань. – Люди услышат!

Однако Цзинь-гуй решила, что нельзя успокаиваться, не доведя дела до конца, поэтому закричала еще громче:

– Пусть слышат, мне не страшно! Чего мне бояться насмешек, когда твоя наложница не дает мне житья, только и