– А где новое платье? – Спросил он.

– Дядя не успел купить. – Ингрид чуть покраснела. – У меня такая фигура не стандартная…

– Ну-ну. Заступаешься?

– Не злитесь на него. – Попросила Ингрид.

– А ты? – Поинтересовался Гарет. – Не злишься на него?

Ингрид подумала, что ненавидит дядю и кузена. Особенно кузена, который сегодня уже лапал её, заявив, что раз она уже не девка, то и ему можно её попробовать – он давно этого хотел. Но Ингрид так привыкла врать и притворяться, что сказала другое.

– Я ему всем обязана. – Пусть Гарет знает, какая она благодарная! – Я ведь кватронка, а вы же знаете, как это сейчас опасно. А дядя меня не бросил.

– Ну-ну. – Вновь ухмыльнулся Гарет. – Чтобы выгодно продать в конце концов. К чёрту. Пошли в постель, я замёрз. Лето, а здесь холодно и сыро, как в погребе.

Ингрид с готовностью разделась и легла в постель, тут же озябнув – постель тоже была сыровата. Когда Гарет лёг к ней, девушка даже обрадовалась: он был такой горячий! Тяжесть мужского тела больше её не пугала, даже напротив, была приятной. В момент проникновения вновь было больно, но Ингрид не обратила на это внимания – точнее, приняла, как должное, тем более, что боль сразу прошла. Приятного тут было мало, но и страшного больше ничего.

– У тебя больше ничего не болит? – Спрашивал Гарет. – Тебе нравится?

– Да! – Ответила Ингрид вполне искренне: ей было тепло и уютно под ним. – Мне очень нравится! Я весь день о вас думала… И так счастлива, что вы приехали всё-таки!

– Ты такая тоненькая. – Признался Гарет много позже. – Я всё время боюсь тебе сделать больно.

– Я тоже сначала боялась! – Хихикнула Ингрид. – Но мне хорошо. Не отпускайте меня! С вами мне ничего не страшно, вы такой сильный, и так хорошо пахнете… Даже псина не чувствуется. – Девушка хотела попросить его, чтобы он взял её с собой, но вновь побоялась: а вдруг он откажет всё-таки? Так у неё есть надежда, хоть какая-то, но есть, можно помечтать и понадеяться. Но и пустить всё на самотёк нельзя. Ингрид решила для себя, что надо как бы невзначай капать и капать ему в душу, подчёркивая то, что она считала своими достоинствами, и давая ему понять, что не смотря на её благородство и мужество, живётся-то ей хреново. Нельзя жаловаться, но дать понять нужно – как всякая женщина, она владела подобным искусством виртуозно и почти неосознанно.

И Гарет, считавший себя проницательным и умным – уж по любому умнее какой-то девчонки! – шёл в этот силок, как кролик, самодовольно полагая, что силка никакого и нет, а если и будет, так он его сразу заметит. Инстинктивно он его чувствовал, но как почти всякий мужчина, игнорировал свою интуицию, не видя разумного обоснования своим опасениям. Ведь девушка в самом деле стояла на краю гибели и отчаянно нуждалась в помощи! Другое дело, что если бы не её хитрость и недоверие, она могла бы прямо обратиться за помощью к герцогу или своему непосредственному сеньору, графу Валенскому, и ни тот, ни другой не отказали бы ей и пристроили в какой-нибудь монастырь, или компаньонкой к какой-нибудь богатой даме. Особенно Гэбриэл – тот вообще не оставил бы её без помощи ни при каких обстоятельствах. После Садов Мечты Гэбриэл начал относиться к женщинам вообще гораздо трепетнее, чем его брат. Им двигало чувство вины перед теми девочками, которых он помогал ломать и губить, которые страдали и умерли в том числе и по его вине; и он готов был теперь вступаться за любое существо женского пола, нуждающееся в защите и помощи. Ингрид в его лице могла найти совершенно бескорыстного и верного защитника и опекуна, но ей такое и в голову не приходило, и в этом было мало её вины. Она боролась за себя, как умела. Откуда было взяться честности и смелости в этом существе, с рождения униженном, забитом и бесправном? С рождения Ингрид твёрдо усвоила, что если что-то и получит, то только ценой хитрости, лести и лжи. И она льстила и лгала, лгала во всём, даже в постели. Ей не нравился секс, ей было больно от того, что Гарет брал её неподготовленной и не возбуждённой, ей противен был вид мужского члена – достаточно Ингрид насмотрелась на то, как пьяный дядя со спущенными штанами гонялся за служанками, и на собак, которые совокуплялись прямо у их обеденного стола! – но Гарету девушка упорно твердила, что ей нравится. А Гарет, избалованный женщинами, которые сами домогались его, не умел слушать женское тело и подготовить его. Правда, он смутно предполагал, что девственницу следует чему-то научить, и поэтому то и дело спрашивал Ингрид, что ей нравится, что не нравится, чего ей хочется? И чисто теоретически Ингрид ничто не мешало ему признаться хотя бы в том, что ей нравится. Но её патологические скрытность и лживость мешали ей сделать даже это, и она лишала его и себя дать и получить всё возможное удовольствие. Впрочем, кое-что они всё-таки имели. Ингрид была кватронка, и её тело было для Гарета гораздо привлекательнее и слаще, чем тела обычных дайкин; его возбуждала мысль, что он первый и единственный, ему нравилось её лицо, тонкое, узкое, с раскосыми кошачьими глазами Элодиссы, нежными чётко очерченными губами и изящным носиком, и безумно нравились её ноги. Ноги и впрямь были великолепные, длинные, ровные, стройные, изящных и грациозных очертаний, а кожа на внутренней поверхности бёдер была такая бархатистая и нежная, что Гарет даже пальцами её боялся трогать, и с наслаждением прижимался к ней лицом и губами, всё время помня, что это наслаждение – его, личное, персональное, и этой дивной кожи, так приятно пахнущей, не касалась больше ни одна мужская рука. От неё пахло вербеной и чуть-чуть – мускусом, и Гарет прятался в ней от запахов сырости и псины, как и Ингрид в нём. Не испытывая возбуждения и сексуального наслаждения, Ингрид всё-таки испытывала удовольствие от близости с ним. Его объятия, его тяжесть дарили ей непривычное чувство защищённости, надёжности и живого тепла. Его тело и запах тоже были приятны – ничего общего с дядей, братом и их собутыльниками, и их вонью. А боль… Ингрид быстро научилась расслабляться и нашла для своих бёдер положение, в котором боль исчезала после первых же толчков, и тогда становилось совсем хорошо. Жаль только, что он так редко трогал её грудь! Та была такой маленькой,