Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Шторм в оргии не участвовал. Он сразу же ушёл оттуда, расположившись на траве возле небольшого пруда, в котором Кармайкл разводил карпов, в тени старых вётел. Мыслями он невольно возвращался в овин, но представлялась ему не Мэри… Внутренним взором он видел узкое белое тело Габи, извивающееся в объятиях то Иво, то его парней, каскад её чёрных блестящих и рассыпчатых волос, источающих аромат розового масла, её длинные тонкие белые ноги, обвивающие мужскую поясницу над ритмично двигающимися ягодицами, и кровь шумела в его ушах, а в сердце и в паху творилось чёрте-что, неведомое прежде. Его тянуло в Гранствилл, в свой заброшенный дом, тянуло со страшной силой, так, что даже его миссия и приказ обожаемого Хозяина больше не имели прежней цены. Шторм проклинал себя, стыдил и мучился угрызениями совести, но всё это существовало как-то параллельно его основной страсти, неведомо, откуда и как обрушившейся на него. Он оказался перед нею совершенно беззащитен: у него не было ни твёрдой морали, ни привитых с детства принципов, ни умения контролировать свои порывы. Он никогда не испытывал подобных сильных чувств и желаний; нагрянув, они захватили его неподготовленную душу в настоящий смерч. Закрыв глаза, он неотрывно думал о том, как вернётся в Гранствилл и…
И убьёт Иво. И Габи тоже. В момент, когда они будут в объятиях друг друга, он появится, как призрак, и убьёт… Убьёт… перережет горло сучке, искромсает ножом это проклятое тело, которое не желало оставить его, смущало его ум, сокрушало его дух, уничтожало его преданность, готовое навлечь на него неслыханный позор! Его собственное тело напрягалось и даже чуть приподнималось в муке желания и ярости, мускулы и челюсти каменели от напряжения.
Странно, но он ухитрился даже подремать. Во сне он увидел жужелицу, таранившую мутное стекло, узорчатую парчу, на которой стояло блюдо с яблоками, и ползущую по зелёному яблоку божью коровку. Кругом была Габи, хоть он её и не видел. Она была во всём: в воздухе, в нём, в жужелице, в божьей коровке, в аромате яблок и розового масла. Она и выбор… Выбор, от которого зависели жизнь и смерть. Он должен был выбрать правильно, хоть и не понимал, что и между чем. Он обязан был выбрать… С этой мыслью и страхом, точившим его внутренности, Шторм проснулся.
Вернулся Кармайкл с важными новостями. Братья уехали в свой охотничий замок, чтобы поохотиться на зубров. С ними теперь была гораздо большая свита, чем прежде. Соваться туда впятером нечего было и думать, но всё-таки кое-что Шторм сделать мог. По слухам, тощая племянница лесничего совершенно очаровала герцога, и об этом судачит весь Гармбург, да что там, все окрестности Гармбурга, всё Междуречье, в конце концов! И у Шторма мгновенно созрел план. Хозяин говорил: бей по всем их уязвимым местам; Хлоринги сентиментальны, и самые их уязвимые места – это те, кто им дорог. Не задумываясь о подлости подобной позиции, Шторм готов был слепо выполнить волю того, кого боготворил; приняв решение, он быстро собрался и вместе со своими спутниками покинул дом Кармайкла, к огромному облегчению последнего. Он знал, что ему делать.
Охотничий дом графа Валенского находился на опушке Зеленого леса, вдали и от Гармбурга, и от Омбурга, в нескольких милях от богатого аббатства, так же носящего имя Зеленого леса. Гарет помнил это место, как одно из самых красивых и уютных в герцогстве; но когда они с братом и свитой уже около полуночи прибыли сюда, оказалось, что всё здесь непоправимо изменилось. Весь третий этаж и правое крыло замка были заколочены, многие постройки разрушились. Гарет помнил, что здесь были сад и цветник, но теперь не было ни того, ни другого. После смерти хозяйки всё пришло в запустение. Чего в доме было полно, так это собак, блох и двухвосток. Первые были везде и всякие: большие, маленькие, борзые, гончие, легавые, норные, дворняги и полукровки… Вся эта свора при виде незнакомых всадников подняла такой брёх, что уши закладывало. Особенно ярились они на полуволка. Гэбриэл даже испугался, что сейчас они набросятся на его пса, но лесничий каким-то образом призвал всю свору к порядку, суетясь подле господ. Обилие собак всё равно нервировало Гэбриэла, и лесничий запер всю свору в одной из бывших конюшен. Прибежала Ингрид в ещё более дрянной одежонке, чем прежде – служанки в Хефлинуэлле одевались лучше, – но личико её светилось такой непритворной радостью, что настроение Гарета при виде этой радости поднялось, и он решил, что не зря всё-таки связался с нею. Всё это время он не прекращал думать, что девчонка отдалась ему всё-таки из самых корыстных соображений, и ничего хорошего между ними не будет; радость Ингрид сломала этот страх. Ужин, состоявший в основном из мясных, но отменных блюд, братьям понравился, они любили мясо. Более наблюдательный, чем брат, Гэбриэл заметил, что для Ингрид не привычно сидеть со всеми за одним столом, и что она испуганно поглядывает на дядю прежде, чем взять кусок, а Гарет заметил, что она совершенно не умеет себя вести и плохо играет роль хозяйки дома, и снова помрачнел. Какой контраст с Алисой, безупречной во всём!
Лесничий отдал братьям свою спальню и спальню сына – самые приличные помещения в замке. Эльф принёс ветки чёрной бузины, чтобы отпугнуть насекомых, особенно блох, которых здесь было видимо-невидимо, но запахов псины и неухоженного дома отогнать не мог. Пока лесничий кое-как размещал остальных гостей