Как отмечает Розин, некоторое время назад курение стало морализованно. Многие годы решение, курить или нет, считалось вопросом предпочтений или благоразумия — некоторым просто не нравится курить или они избегают курения из соображений здоровья. Но после того, как были обнаружены вредные последствия пассивного курения, курение стало считаться аморальным. Курильщиков изгоняют и демонизируют — в игру вступила психология отвращения и заражения. Некурящие избегают не только самих курильщиков, но и всего, что когда-либо было с ними в контакте: в гостиницах они требуют комнату или даже этаж для некурящих. Схожим образом возникает желание покарать: суды назначают табачным компаниям огромные штрафы, которые именуются, соответственно, «штрафными убытками». Это не значит, что такие решения несправедливы, просто мы должны понимать, какие эмоции приводят их в действие.

В то же время многие виды поведения были аморализованы, переведены (в глазах многих) из разряда порока в выбор стиля жизни. Эти акты аморализации распространяются на развод, внебрачных детей, работающих матерей, курение марихуаны, гомосексуальность, мастурбацию, анальный секс, оральный секс, атеизм и любые проявления незападной культуры. Точно так же некоторые невзгоды стали считаться не расплатой за грех, а превратностями судьбы и соответственно именоваться. Бездомных раньше называли босяками и бродягами, а заболевания, передающиеся половым путем, — венерическими. Многие специалисты, работающие сегодня с наркозависимыми, настаивают, что это не пагубный выбор, а своего рода болезнь.

С точки зрения правых, как в случае секты, называющей себя «Моральное большинство», все это показывает, что мораль находится под угрозой со стороны культурной элиты. Левые же считают, что желание стигматизировать личный выбор людей архаично и репрессивно, как сформулировал определение пуританства Г. Менкен: «Это изматывающий страх, что кто-то где-то может быть счастлив». Обе стороны не правы. Словно в качестве компенсации за все то поведение, что было аморализовано в последние десятилетия, сегодня набирает силу кампания по морализации новых его видов. Обывателей и пуритан сменили сторонники государства-няньки и университетских городков с собственной внешней политикой, но психология морализации та же самая. Вот несколько примеров вещей, которые совсем недавно приобрели нравственную окраску:

• реклама, адресованная детям • автомобильная безопасность • куклы Барби • сетевые гипермаркеты • эротические фото • одежда, сшитая на фабриках третьего мира • безопасность товаров широкого потребления • фермы, принадлежащие корпорациям • научные исследования на средства военных ведомств • одноразовые подгузники • одноразовая упаковка • шутки о национальности • зарплаты топ-менеджеров • фастфуд • флирт на рабочем месте • пищевые добавки • мех • дамбы гидроэлектростанций • тесты IQ • заготовка леса • горное дело • ядерная энергия • добыча нефти • владение некоторыми акциями • птицефабрики • государственные праздники (День Колумба, День Мартина Лютера Кинга) • исследования СПИДа • исследования рака груди • физические наказания • пригороды • сахар • сокращение налогов • игрушечные пистолеты • телевизионная жестокость • вес фотомоделей

Конечно, многое из перечисленного может повлечь за собой нежелательные последствия, и никто не хочет, чтобы они считались обычным делом. Вопрос в том, как лучше с ними обходиться: в рамках психологии морализации (с ее поисками виноватых, возвышением обвинителей и привлечением официальных лиц для наложения взысканий) или с точки зрения затрат и выгод, осторожности и риска, хорошего и плохого вкуса. Загрязнение окружающей среды, например, часто воспринимается как осквернение святыни — в песне рок-группы Traffic говорится: «Почему бы … не попытаться сохранить эту землю, почему бы не пообещать не причинять ей вреда». Этому отношению можно противопоставить подход экономистов вроде Роберта Франка, который, ссылаясь на затраты по очистке, сказал: «Так же, как существует приемлемое количество грязи в вашем доме, существует и оптимальный уровень загрязнения окружающей среды».

Более того, любая человеческая деятельность имеет свои последствия, и частенько разным ее участникам достается разное количество вреда и пользы, но не все последствия считаются аморальными. Мы не выказываем презрения человеку, который, не поменяв батарейки в системе пожарной сигнализации, отправился с семьей в отпуск на автомобиле (повышая риск случайной гибели) или переехал жить в отдаленное место (увеличивая загрязнение среды и расход топлива при поездках на работу и по магазинам). Водить прожорливый спорткар считается сомнительным с точки зрения морали, а такой же неэкономичный «Вольво» — нет; тот, кто ест бигмак, вызывает подозрения, а тот, кто ест импортный сыр и тирамису, — нет. Знание психологии морализации не сделает нас нравственно невосприимчивыми. Наоборот, это может настроить нас на то, что решения судить какой-то поступок с точки зрения греха и добродетели, а не с точки зрения затрат и выгод принимались не на основе нравственности, а, например, исходя из принадлежности предполагаемых святых и грешников к дружеской или же противоборствующей коалиции. Примечательно, что движение, которое сегодня называют «социальным критицизмом», состоит по большей части из представителей высших классов, осуждающих вкусы низших классов (вульгарные развлечения, фастфуд, неразумное потребление), считая себя при этом поборниками равенства.

* * *

Есть еще одна особенность нравственной психологии, которая обычно ассоциируется с примитивным мышлением, но она прекрасно прижилась и в современном сознании: понятие святости и табу. Некоторые ценности считаются не просто важными, они сакрализуются и обретают бесконечную и сверхъестественную важность, перевешивающую любые другие соображения. Запрещено даже думать о том, чтобы отдать предпочтение другим ценностям, потому что сама мысль об этом очевидно греховна и заслуживает только осуждения и негодования.

Психолог Филип Тетлок пытался понять психологию святости и табу у студентов американских университетов14. Он спрашивал их, можно ли разрешить людям покупать и продавать органы для трансплантации, продавать разрешения на усыновление сирот на аукционах, платить за право стать гражданином, продавать голос на выборах или платить человеку, чтобы тот отслужил за кого-то в армии или отбыл чужой срок тюремного заключения. Неудивительно, что большинство студентов считали, что такие действия неэтичны и должны быть запрещены. Но они демонстрировали больше, чем просто несогласие: они были возмущены, что кто-то может раздумывать над легализацией подобных практик, были оскорблены самим вопросом и хотели наказать каждого, кто не высказывался против. Когда их попросили обосновать свое мнение, все, что они могли сказать: «Это деградация и дегуманизация, это абсолютно неприемлемо». В негодовании студенты даже собрались участвовать в кампании против (выдуманного) движения за легализацию продажи права на усыновление. Их возмущение чуть поутихло, но полностью не исчезло, когда им представили аргументы в защиту табуированных стратегий, например, что рынок сирот позволит большему количеству детей обрести любящую семью и что людям с низким доходом будут давать бесплатные ваучеры на участие в аукционах.

В другом исследовании людей спрашивали об администраторе больницы, который должен решить, на что потратить $1 млн — на пересадку печени больному ребенку или на нужды медицинского учреждения. (Руководители по умолчанию постоянно сталкиваются с подобным выбором, так как некоторые спасающие жизнь процедуры стоят астрономически дорого и их невозможно проводить всем, кому они необходимы.) И участники опроса не только хотели наказать администратора, если он потратил деньги на больницу, они хотели наказать его и в том случае, если он слишком долго думал, прежде чем принять решение в пользу ребенка (как сделал скуповатый герой комика Джека Бенни, когда грабитель сказал ему: «Кошелек или жизнь!»).