Джамиля словно дожидалась моего появления. Не успела я войти во двор, как она уже бросилась мне навстречу. Одного взгляда на ее лицо оказалось достаточно.

— Джамиля! — выдохнула я.

— О Рахима-джан! О наша маленькая мама! Аллах да поможет нам! — Ее голос набрал высоту, затем упал и замер. И вместе с ним мое сердце.

— Джамиля, где мой сын? Где Джахангир? С ним все в порядке? — Я ухватила Джамилю за руку и поволокла за собой к дому. На пороге показалась Шахназ. Она быстро отвела взгляд, губы ее дрожали. — Почему вы все здесь? — возмутилась я. — Кто присматривает за моим сыном? Где он? — Я рванулась к дому.

Джамиля успела схватить меня обеими руками и крепко прижать к себе.

— Рахима-джан, Рахима-джан, — говорила Джамиля, покачивая меня, словно ребенка, и все крепче прижимая мою голову к своей груди, — Аллах решил забрать твоего сына. Он забрал нашего маленького мальчика, моя дорогая маленькая девочка.

Я застыла. Так вот что означало то непонятное выражение на лице Бадрии, которое я заметила еще в отеле. Так вот почему глаза Шахназ полны слез.

Кто-то застонал. Кто-то протяжно завыл.

«Нет. Нет. Нет. Нет».

Кто-то выкрикивал имя моего сына.

Это был мой голос.

Нет. Это не может быть правдой. Я обвела взглядом стоявших вокруг людей. Все они, живущие со мной под одной крышей, все они, должно быть, сошли с ума.

Из дома вышел Абдул Халик. Его глаза были красные. Губы плотно сжаты. Плечи моего мужа опустились, словно на него взвалили тяжелую ношу. За его спиной маячила физиономия Гулалай-биби. Она прижимала к носу платок и всхлипывала.

— Почему? Почему ты бросила больного ребенка? Мать должна быть рядом со своим ребенком! — выкрикнула она.

Я посмотрела в глаза Абдулу Халику. Это был первый миг настоящей интимности. Мы впервые по-настоящему встретились взглядами. Казалось, все остальные исчезли, остались только мы двое — он и я, муж и жена.

«Это правда… Это правда, Рахима. То, что они говорят о Джахангире, о нашем сыне, — правда. Нашего мальчика больше нет».

Абдул Халик закрыл лицо руками и закричал, чтобы ему принесли куфию[67] для молитвы. Его голос сломался. У меня в груди образовалась пустота, словно оттуда выкачали весь воздух.

Глава 54

РАХИМА

Я не уверена, что хорошо помню дальнейшее. Вокруг меня плыли голоса, они шептали, стонали, завывали, проклинали и молились. Все вместе и одновременно. Голоса и лица тонули в густом тумане.

— Дайте мне взглянуть на сына! — кричала я. — Я хочу видеть Джахангира!

— Выпей воды, Рахима. Пожалуйста.

Кто-то поднес к моим губам стакан с водой.

Никогда прежде в доме Абдула Халика не переживали такую трагедию. Даже я, потерявшая отца, маму, сестер и саму себя, — даже я не могла поверить, что Аллах добавит к моим потерям еще и эту.

Они отвели меня в комнату Джамили. Мой маленький мальчик. Его крохотное личико было совсем бледным, а губы — пепельно-серыми. Я упала на колени возле кровати и положила голову ему на грудь. Я гладила его каштановые кудряшки. Прикасалась к его пухлым щекам. Я разговаривала с ним, словно в комнате не было никого, кроме нас, только мы вдвоем в целом мире. Я хотела утешить его и снова вдохнуть жизнь в его хрупкое тело. Я была его матерью. Я дала ему жизнь и, когда он болел, заботилась о нем, и он выздоравливал. Так почему же сейчас я не смогу сделать то же самое?

Резким движением я сбросила чью-то руку, которая легла мне на плечо. «Оставьте нас в покое. Я должна разбудить сына. Он всегда просыпается, когда я шепчу его имя. Сейчас он откроет глаза, протрет их кулачками, зевнет и с удивлением оглядится по сторонам. Он скажет, что соскучился по мне, чтобы я больше не уезжала и не оставляла его одного».

Но существуют правила. И они должны быть исполнены.

Одна рука, держащая меня за плечо, превратилась в две. Или четыре. Когда рук стало столько, что я уже не могла им сопротивляться, комната отдалилась от меня и исчезла. Я оказалась в гостиной. Я лежала на полу. Меня не было в этом мире. Державшие меня руки разжались.

— Хватит. Достаточно. Всё-всё. Не надо, — шептали голоса. Я ненавидела их.

Гулалай-биби оказалась рядом. Она голосила громче всех.

— Почему? О, Аллах, почему? Наш маленький мальчик! Такой маленький. Его жизнь только начиналась. Его личико, его милое личико, я вижу его перед собой, словно он все еще жив! Я не верю. Не верю! О мой бедный сын! Аллах, почему ты поразил таким горем моего несчастного сына? О если бы я только знала! Если бы я знала, как ему помочь…

Я ненавидела ее.

Я онемела и отупела. Дни шли за днями. Все ритуалы исполнены, все молитвы сказаны. Все люди, которых не хотелось видеть, пришли выразить соболезнования. Они проходили мимо, я не видела никого из них. Единственное, что я замечала, — отсутствие моих родителей. Мама, папа. Они так и не появились, чтобы проститься с внуком. Фатиха прошла без них. Мой отец так и не бросил горсть земли на могилу моего сына. Его отсутствие отзывалось во мне болью, хотя какая разница — Джахангир все равно никогда не видел дедушку.

Пришла тетя Шаима. Шахла тоже была с нами. Тетя и сестра сидели справа и слева от меня. Глаза у обеих были красные от слез. Кто-то спросил тетю Шаиму, придут ли мои родители. Шахла кусала губы и старалась ни на кого не смотреть. Я слышала, как мой муж проклинал моего отца. Он был оскорблен. Не только как зять, но и как бывший полевой командир. Остатки уважения, которые Абдул Халик, согласно традиции, питал к своему тестю, были окончательно утрачены. Но для меня это уже не имело значения.

Тетя Шаима выглядела более хрупкой, чем обычно. Казалось, с нашей последней встречи она стала еще меньше ростом. Но сейчас у меня не было сил думать об этом.

Пришли мои дяди и тети. Даже дедушки. Я и не подозревала, что у меня так много родственников. Они плакали и извинялись перед Абдулом Халиком и свекровью за отсутствие моих родителей. Все были расстроены и смущены.

— Мама-джан… так плоха? — спросила я у тети Шаимы.

— Да, дохтар-джан,[68] она так плоха, — кивнула тетя. — Рохила и Ситара хотели пойти, но твоя бабушка решила, что нехорошо им уходить без мамы. Рохила плакала. Она даже думала надеть паранджу и