Она была там, внутри: подкладывала сучья в огонь и наклонялась, раздувая сбоку, чтобы горело поярче. Отсветы огня румянили ее щеки, золотили янтарные волосы, и она отбрасывала их назад, чтобы не подпалить ненароком. И такая волна счастья вдруг поднялась в душе Харальда, что он молча шагнул вперед, подхватил девушку и прижал к груди. Она здесь. Он успел поймать это видение, светлого альва, пока тот не ускользнул обратно в высокое небо.

Гуннхильд только и успела ойкнуть от неожиданности, но тут же торопливо обняла его за шею обеими руками, будто боялась, что он так же неожиданно бросит ее и убежит.

– Ты! – Она прижалась щекой к его бороде, потом отстранилась, чтобы взглянуть в лицо. – Харальд! Ты жив! О боги!

Она снова прижалась к нему и стала целовать с такой лихорадочной поспешностью, будто поцелуи душили ее изнутри и она должна была поскорее выпустить их. Харальд наконец поставил ее на землю, снова обнял, целуя с таким жаром и напором, что она ахнула и отстранилась.

– Ты что, хочешь меня съесть?

– Хочу! Я страшно голоден после всего этого! – Он огляделся. – Тут ничего нет?

– Может, если пошарить под лежанкой, найдется парочка старых костей. Но я их искать не хочу. Говорят, здесь раньше жила ведьма, так что кости могут оказаться человечьими.

Еще держа Гуннхильд в объятиях, Харальд опять огляделся и только сейчас осознал, где находится. В прошлый раз он даже через порог шагнуть не мог, потому что видел черную яму с ухмыляющейся мертвой ведьмой на дне. А сейчас нет там никакой ямы, обычный земляной пол. И ни следа прежнего холодного, давящего страха в душе. Даже запах прели и затхлости из углов не вызывал в памяти прежнего ужаса перед могилой. Так как вышло? Куда все делось? Обычная гнилая изба, развалюха, пригодная для старой бабки, но уж никак не для будущей королевы всей Дании!

– Не к лицу королеве сидеть в такой норе, – сказал он и накрыл ладонью затылок Гуннхильд. – Не лучше ли нам пойти в более пригодное для нас жилье?

– Чем все кончилось? – Обеими руками держась за рубаху на его груди, будто еще боясь, что он все-таки убежит, Гуннхильд заглянула ему в лицо. – Где… остальные? Мой отец? Рагнвальд? Где Ингер, вы нашли ее? Она сумела убежать?

Харальд помолчал и вздохнул.

– Можно считать, что никого больше нет, – прямо сказал он, понимая, что не найдет столько осторожных, бережных слов, чтобы сообщить ей о множестве их потерь. – Никого! Они все погибли: мой отец, твой отец. Рагнвальд еще дышал, когда я его в последний раз видел, но у него такая рана, что… на моей памяти, от таких никто не оправлялся.

– Нет! – Гуннхильд пошатнулась, зажмурилась и уткнулась лицом ему в грудь.

Харальд подвел ее к ведьминой лежанке и усадил.

– Рагнвальд, похоже, пытался защитить Олава или хотя бы отбить тело. Потом поищем свидетелей, но он лежал на дяде, когда их нашли. Даже ваш стяг уцелел. И мой отец мертв. В его годы это удача, и я буду гордиться им до самой моей смерти. А когда придет мой час, я хочу умереть точно так же.

– Ты умрешь еще не скоро… – прошептала Гуннхильд, думая, что хотя бы это достанется ей в утешение.

Она еще не могла плакать, страшные вести оглушили и придавили даже источник слез.

Да, еще не скоро. Тот, кто принесет Харальду смерть, еще издает жалкий писк, лежа в подогретых пеленках. Ему даже родиться по-настоящему срок придет лишь через два месяца!

Харальд подвинулся, чтобы сесть поудобнее, задел что-то рядом с собой и ловко поймал золотой браслет со сквозным узором, который покатился по землому полу.

– Это что? Это у ведьмы такие игрушки?

– Нашел игрушку! – Гуннхильд забрала свое сокровище. – Это Кольцо Фрейи.

– То самое? Это хорошо, что оно здесь.

– Почему?

– Видишь ли, Гуннхильд, дочь Олава… Я теперь остался один из своего рода, и мне нужна хозяйка в доме. Ты тоже осталась одна из своего рода, тебе нужен муж, а твоей земле – конунг. Догнать Хакона едва ли получится, он ушел в море и теперь изо всех сил гребет к Фюну. Мне придется в ближайшее время собрать кого найду, сесть на корабли и идти следом, чтобы он там не расположился зимовать на моих землях. У нас мало времени. Ты выйдешь за меня по доброй воле или мне все же придется завоевывать и вас?

– Не выйду! – Гуннхильд помотала головой, не отрывая лба от его плеча. – Как где-нибудь каркнет ворона, ты скажешь, что это ведьмы и что я среди них первая.

– Н-не скажу. Я больше не боюсь ведьм. Я понял, что полюбил тебя, как только увидел, и так испугался, что эта любовь сведет меня с ума, что начал делать глупости. Я и до того сотворил немало глупостей. Взял в жены женщину, которая жаждала моей смерти, но она молчала, и я думал, что она покорилась. Теперь понял, что был не прав. Пока женщина жива, никто не может быть уверен, что победил и подчинил ее. Но если добиться ее любви, она сама подчинится и отдаст все свои силы во благо тебе, а не во вред.

– Вот это правда. Я ведь поймала твою норну и отмыла ее! Она теперь чистая и добрая. Она не навредит тебе, а дальше ты сам справишься.

– Но ты почти дала согласие стать хозяйкой в нашем доме. Было два жениха, остался один. У тебя больше нет в-выбора.

– Ну, я могу найти кого-нибудь еще… в Стране Саксов, например.

– Я его убью! П-пожалей человека, он в-ведь ни в чем не виноват!

Гуннхильд отметила, что, несмотря на изгнанный страх перед ведьмами, заикаться Харальд не перестал. Но это ее не огорчало. Если бы он вдруг излечился, она бы, пожалуй, не обрадовалась. Он стал бы не похож на себя, а ей он нравился как есть. Сильного и привлекательного человека даже изъяны красят.

– У тебя было несколько случаев стать королевой, – продолжал Харальд, – но нынешний – самый верный. Меня уже провозгласили конунгом. Если ты сейчас на этом «кольце клятв» пообещаешь стать моей женой, то мы выйдем отсюда как король и королева всей Дании! Впервые за столько веков! К этому стремились все поколения наших предков – и твоих, и моих.

Стало жутко, когда Гуннхильд представила всех этих предков – всех конунгов из рода Инглингов, Скъёльдунгов, Кнютлингов, что отчаянно сражались между собой, убивая тысячи людей, проливая реки крови. А все ради того, чтобы один, тот последний, кто останется победителем, смог наконец назвать себя единовластным правителем всей Датской державы, которой еще никогда по-настоящему не было и которая жила лишь в мечтах племенных вождей. И вот мечта становилась явью. Они, две последние ветви своих родов, сидели рядом в этой тесной избушке, будто в норе, а на коленях у них лежало «кольцо клятв», священный дар Фрейи. Будто маленькое солнце, готовое озарить ярким светом будущее новорожденной Датской державы.

Но не конунги и державы волновали сейчас Гуннхильд. Она не находила слов, чтобы выразить свое счастье – он, единственный для нее мужчина, сам Тор, наконец сказал, что видит в ней свою любовь, жену и королеву. Не так чтобы это искупало все ее потери, но открывало дверь в будущее и позволяло идти вперед, оставив прошлое за спиной. Ее родные мертвы, но у нее есть возможность дать роду достойное продолжение, а значит – все потери преходящи.