Таким образом, окончание Революции мыслилось не только как обретенная на новом уровне стабильность. Как говорилось в одном из многочисленных «катехизисов», рассчитанных на то, чтобы донести новые идеи до не очень грамотного населения, «революция не должна иметь иного окончания, кроме как уничтожение тиранов и всех пороков – источников тирании».

Эти амбиции так никогда и не реализовались, но их унаследовали следующие столетия. «Принципы 1789 года» постепенно завоевывали мир и вместе с ними его завоевывал миф о том, что революция приносит свободу и счастье, разом решает все накопившиеся проблемы. Под знаком этой иллюзии прошли и XIX, и XX века. Французская революция никогда не была прошлым, она всегда была еще и будущим. 22 сентября 1876 года, в годовщину провозглашения Первой республики, Виктор Гюго скажет: «Будем же с гордостью помнить, что она принесла миру свободу. Отмечать великие годовщины означает готовить великие события».

Для революционеров всех стран Французская революция стала камертоном, с которым они постоянно сверялись. Симон Боливар, рассуждая о будущей конституции Венесуэлы, отмечал:

Более века спустя Фидель Кастро в одном из интервью рассказывал:

Он не только выучил французский язык, но и навсегда запомнил «тот политический девиз, который революционеры подарили миру: “Свобода, равенство, братство!”».

Весьма символично, что празднование двухсотлетия Французской революции совпало по времени с новой чередой революций, вызванных крахом социалистической системы. Жак Ланг, бывший в те дни министром культуры Франции, провозгласил:

У жителей нашей страны всегда было свое, особое отношение к Французской революции. Весь XIX век и для либералов, и для радикалов она оставалась заветной мечтой, обещанием того счастливого будущего, которое, несомненно, наступит и в России. Александр Иванович Герцен писал:

В начале XX века начало казаться, что эти мечты стали реальностью. В 1918 году один из самых известных историков «русской школы», Николай Иванович Кареев, выпустил книгу с лаконичным названием «Великая французская революция». В ней прямым текстом говорилось:

Большевики постоянно сравнивали себя с якобинцами, проводили параллели между пролетариями и санкюлотами и спорили о том, наступит ли в нашей стране Термидор, и если наступит, то когда. Было принято решение установить памятники Робеспьеру, Марату, Дантону. Детей стали называть Маратами и переименовывать улицы в честь Робеспьера. Вновь появились комиссары и стало популярным словосочетание «враг народа», вновь начался Террор. И вновь, как и во Франции, через несколько лет наступило разочарование в Революции.

В 1928 году замечательный советский поэт Павел Антокольский в поэме «Робеспьер и Горгона» с горечью писал:

После смерти Сталина и осуждения Террора Французская революция стала все больше ассоциироваться именно с Террором. В книге Анатолия Гладилина «Евангелие от Робеспьера», вышедшей в 1970 году в серии «Пламенные революционеры», можно найти совершенно неуместные для того времени слова: «Мы понимаем, что якобинцы не смогли придумать ничего, кроме террора».

В нашей стране интерес к Французской революции никогда не был спокойным и отстраненным. Если в XIX веке она была нашим будущим, то в XXI веке она стала нашим прошлым.

Ни у нас, ни во Франции вплоть до сегодняшнего дня нет согласия в том, как следует к ней относиться. Чем она была, чем стала? Кто-то полагает, что это достойная восхищения попытка преобразований в политической, экономической, социальной и культурной сферах. Время героев, сильных страстей и ярких событий, отваги и самопожертвования, готовности умереть за идеалы, безграничной веры в будущее, ради которого можно поступиться и настоящим, время политиков, которые не жалели жизни ради своего народа. Это уничтожение старого мира и создание на его месте нового, более разумного, отражающего мечты и чаяния людей. Это очищающее пламя, через которое должны быть готовы пройти и другие страны, если они хотят быть свободными и современными.

В 1825 году, когда в активную жизнь вступило первое поколение, не заставшее Французскую революцию, Пушкин писал:

Именно такой Французской революции посвящено бесконечное количество стихотворений и романов, картин и скульптур, театральных пьес и фильмов.

Но есть и другая Французская революция. И о ней Пушкин сказал так:

Эта Революция отбросила Францию на десятилетия назад в культурном и экономическом плане. Она стала событием, без которого вполне можно было бы обойтись: министры Старого порядка отлично понимали, какие требуются реформы, и неоднократно пытались провести их в жизнь. Цена революционных преобразований – слезы и кровь, гражданская война, беззаконие и Террор, разрушенные семьи, погибшие и искалеченные женщины и дети, десятки тысяч покинувших свою родину. В Революцию зачастую выдвигались на первый план далеко не лучшие, и отнюдь не все из них были идеалистами. Наполеону приписывается характерная фраза: «В революциях участвуют два типа людей: те, кто их делает, и те, кто извлекает из них выгоду». И Революция, начинавшаяся с протеста против королевского «деспотизма», породила власть, стократ более сильную, бездушную и неограниченную, чем монархия Старого порядка. Неслучайно со временем в ней начнут видеть истоки не только либерализма и консерватизма, но и тоталитаризма.