Политические изменения, происходившие в годы Революции, породили немало попыток осмыслить их с философской точки зрения. Для сторонников Революции это было вдвойне важно, поскольку позволило бы дать новым воспитательным практикам рациональное теоретическое обоснование. Дальше всего по этому пути продвинулась сложившаяся при Директории группировка политиков и философов, вошедшая в историю под названием «идеологов».

Их неформальным лидером считался Антуан Дестют, граф де Траси. До Революции богатый дворянин, масон, профессиональный военный. Либеральный депутат Учредительного собрания от дворянства, во время заседаний он знакомится со многими, кто будет впоследствии входить в кружок «идеологов». Проведя почти год в тюрьме и выйдя на свободу при Термидоре, во времена Директории де Траси становится активным участником Совета народного образования. Считается, что Бонапарт предлагал ему вернуться на военную службу и принять участие в Египетском походе, но философ, после недолгого размышления, отказался, предпочитая закончить свои научные труды. При Консульстве он в числе первых станет сенатором, после Реставрации – пэром Франции и будет гордиться прозвищем, которое ему дадут за твердость убеждений – «упрямец Траси»[11].

Судьба Дестюта де Траси как ученого была весьма необычной. Благодаря друзьям, в 1796 году он становится членом Института, хотя к тому времени у него, по сути, не было опубликованных научных работ. Тем не менее он быстро приобрел известность как философ, занимающийся проблемами морали, теории познания, знаковых систем. Именно ему принадлежит термин «идеология», которую он определял как «науку об идеях», понимаемых в широком смысле – как феномены, порожденные сознанием.

Вслед за известным просветителем Этьеном Бонно де Кондильяком де Траси воспринимает чувства как то, что лежит в основе человеческого разума. Фактически все, что участвует в процессе познания, сводится к чувствам. Философ выделяет четыре базовых характеристики сознания: восприятие, память, суждение и волю, то есть способность воспринимать чувственным образом окружающий мир, ощущать память о нем, ощущать связи между понятиями и ощущать свои желания. Три первых процесса отвечают за познание, четвертый – за деятельность.

Теоретические изыскания, которые вели «идеологи» (в их число входил и один из создателей Конституции III года Дону), должны были, по их замыслу, принести и сугубо практическую пользу. Планировалось, что они будут применяться при обучении подрастающих поколений, чтобы сформировать людей, мыслящих системно и «правильно», что позволило бы в дальнейшем преобразовать общество на рациональных основах. В этом проявляется своеобразная двойственность проекта «идеологов»: по своей нацеленности он, несомненно, наследник и идей Просвещения, и стремления Французской революции создать «человека обновленного», тогда как по своим амбициям это отрицание того, что было до него, попытка сотворить мир с чистого листа.

Говоря о наследии Французской революции, нельзя не задуматься о цене, которую заплатила за нее страна.

Точное число погибших мы не узнаем никогда: статистика того времени не позволяет его подсчитать. Потери среди мужского населения в 1789–1815 годах историки оценивают в диапазоне от 860 тысяч до полутора миллионов человек, из которых более двух третей, как они предполагают, приходится на время правления Бонапарта. По приговорам революционных судов в годы Террора было казнено примерно 16 600 человек, с учетом казненных без суда общее количество жертв Террора оценивают в 35–40 тысяч. В эти цифры не входят погибшие в ходе гражданских войн, в частности в Вандее, не говоря уже о том, что карательные походы приводили не только к уничтожению людей, но и к тому, что семьи оставались без крова. В вандейских деревнях было разрушено и сожжено около 20 % домов, в некоторых это число доходило до 50 %.

Трудно переоценить и тот вред, который Революция нанесла развитию культуры. Декрет от 14 августа 1792 года о разрушении памятников, «вызывающих воспоминания о феодализме», требовал «не оставлять долее на глазах французского народа памятники, воздвигнутые гордыней, предрассудками и тиранией», чем обрекал на уничтожение бесчисленное количество уникальных зданий и предметов искусства. Во времена диктатуры монтаньяров были разрушены многие церкви, уничтожались архивы, памятники, скульптуры, полотна великих художников, бесценные книги. Были разграблены и пришли в запустение многие знаменитые дворцы. Нотр-Дам превращен в «храм разума», а затем в склад; знаменитые статуи ветхозаветных царей уничтожены, поскольку Коммуна приняла их за изображения французских королей. К власти на местах нередко приходили люди без всякого образования, ненавидевшие тех, кто его получил. Для ускорения работы над составлением каталога национализированных книг предполагалось избавиться от тех творений, которые несли на себе печать Старого порядка, уничтожив их или продав за границу.

При Терроре в тюрьмы были брошены автор «Марсельезы» Руже де Лиль, друг многих просветителей философ и востоковед Константен Франсуа Вольней, член Академии, поэт и моралист, известный своими афоризмами Себастьен-Рош Николя де Шамфор, просветитель, литератор и драматург Луи-Себастьян Мерсье, медицинское светило того времени, «первый хирург Европы», как называли его современники, Пьер Жозеф Десо. Многие ученые и деятели культуры не пережили диктатуры монтаньяров. Весной 1794 года был арестован и умер в тюрьме Кондорсе, долгое время скрывавшийся от преследователей. В апреле был гильотинирован бывший президент Академии наук астроном Жан-Батист-Гаспар Бошар де Сарон, в мае – Лавуазье. За два дня до падения Робеспьера на эшафот взошел Андре Шенье.

При Термидоре эту политику стали называть вандализмом. «В течение одного года они едва не уничтожили труды нескольких веков цивилизации», – скажет о якобинцах современник. Те решения, которые принимали депутаты при Термидоре и Директории, – от создания Высших школ до распоряжения перевезти в парижские музеи захваченные в Италии полотна и скульптуры – были вызваны, в частности, стремлением компенсировать тот ущерб, который оказался нанесен французской культуре.

Как и многие другие попытки создать с чистого листа новый мир, Революция не должна была, да и не могла, ограничиваться рамками одной только Франции. Предполагалось, что она принесет свободу всем народам мира, просветит их, подарит им счастье. Один из самых известных космополитов того времени, немецкий барон Анахарсис Клоотс, призывал: