Пропаганде революционных, а затем и республиканских ценностей должна была служить и живопись. Один из наиболее известных художников того времени, депутат Конвента и член Комитета общей безопасности Жак-Луи Давид, стал первым, кто увековечил реальное событие эпохи Революции в своей картине «Клятва в зале для игры в мяч». Впоследствии он создаст целую галерею портретов революционеров: «Портрет Барера», «Смерть Марата», «Убитый Лепелетье». Помимо живописных полотен революционное десятилетие нашло отражение и в сотнях имевших большой спрос и широкое распространение гравюр и карикатур, отображавших или пародировавших основные события и политических деятелей.

Наконец, немалое внимание уделялось монументальной пропаганде, хотя большая часть памятников либо так и не была воздвигнута, либо просуществовала совсем недолго. Вместо королей и полководцев они должны были увековечивать французский народ и обретенную им свободу. Эти монументы зачастую сооружались к конкретным праздникам и нередко были перегружены символикой. Так, к празднованию падения монархии в августе 1793 года, по замыслу Давида, на эспланаде Инвалидов был воздвигнут памятник в виде Геракла, который описывался в проекте следующим образом:

Праздники и произведения искусства предназначались для граждан всех возрастов, но в большей степени они были, безусловно, ориентированы на взрослых. Чтобы должным образом воспитать детей, требовалась кардинальная реформа образования.

Конституция 1791 года предусматривала, что

В соответствии с этими замыслами в сентябре того же года Талейран выступил перед Учредительным собранием с пространным докладом об организации народного образования. В нем прозвучали многие идеи, которые в большинстве своем с той поры будут восприниматься как аксиомы – и в годы Революции, и в наше время. Образование – это возможность для свободных людей стать еще более свободными, заниматься им должно государство. Школа должна быть светской, доступной для мужчин и женщин любого возраста. Начальное образование должно быть бесплатным. Это был радикальный разрыв с теми принципами, на которых основывалась система образования при Старом порядке; однако Учредительное собрание уже завершало работу, и у него не было времени заниматься этой реформой.

В Законодательном собрании и Национальном Конвенте были созданы специальные Комитеты по образованию, их члены неоднократно выступали с докладами перед коллегами. В Декларации прав 1793 года было записано, что «образование составляет общую потребность. Общество должно всеми своими средствами способствовать успехам народного просвещения и делать образование достоянием всех граждан». Конституция III года Республики требовала от граждан начиная с XII года обязательного умения читать и писать. Однако, несмотря на то что после провозглашения Республики образование стало мыслиться в качестве одного из важнейших способов укрепления режима, депутаты никак не могли определиться с его структурой.

В годы диктатуры монтаньяров предлагалось, в частности, отделять детей с 5 до 11–12 лет от родителей и воспитывать их совместно за счет государства на принципах полного равенства и строгой дисциплины. Другой план, созданный в те же годы, существенно более либеральный, предусматривал, что детей станут воспитывать проверенные патриоты, от которых, впрочем, не требовалось подтверждения каких бы то ни было умений и навыков. Однако эти попытки поставить на первое место моральные императивы вместо профессионализма, хотя и были одобрены Конвентом, так и не реализовались на практике.

К тому же очень быстро выяснилось, что местные власти зачастую не имеют возможности должным образом финансировать школы, а родители, особенно в крестьянской среде, противятся отправке в них своих детей. Средних школ было создано не так много, тогда как ученикам было и сложно, и долго, и дорого каждый день до них добираться и возвращаться обратно. Постоянно возникали проблемы с жильем для учителей и с размещением тех детей, которые были вынуждены жить не дома, а рядом со школой.

Лишь при Термидоре и Директории был найден компромисс между стремлением создать «человека обновленного», возможностями государства и правом родителей самим решать судьбу своих детей. Образование вновь становилось платным. Начальная школа, предназначенная для всех, давала лишь базовые знания, центральные школы в столицах департаментов предназначались для обучения детей из состоятельных семей. Частные школы не запрещались, но ставились под контроль местных властей.

Эта система позволяла продолжать верить, что дети вырастут добрыми республиканцами, однако на практике работала не так хорошо, как планировалось в теории. Количество учеников в государственных школах уменьшилось, часть из них закрылась. Во многих департаментах доля частных школ доходила до 80 %, назначенный государством учитель проигрывал конкуренцию частному. С учетом всех изменений политических режимов, которые пережила Франция в XIX веке, окажется, что механизм государственной школы будет отлажен лишь к концу этого столетия.

В то же время если республиканское начальное и среднее образование только находилось в процессе становления, то реорганизация высшего образования, напротив, оказалась очень удачной. Когда 15 сентября 1793 года Национальный Конвент принял декрет о закрытии всех университетов, планировалось, что на смену им придут высшие школы. Сама идея была не нова, поскольку высшие учебные заведения для подготовки специалистов открывались еще при Старом порядке. Но созданные при Термидоре более десятка высших школ и ряд специализированных школ станут фундаментом французского профессионального образования. Среди них, в частности, Высшая нормальная школа для подготовки педагогов и Политехническая школа, причем само ее название было придуманным в 1795 году неологизмом (от греч. πολύ – «много»).

Значение создания новой республиканской системы образования выходит далеко за пределы и обучения, и воспитания детей. Фактически именно благодаря ей возник один из базовых принципов функционирования Французской республики – позднее его назовут меритократией. Новая система предполагала, что при поступлении в высшие школы будут сдаваться экзамены, которые позволят отбирать самых сильных учеников. Это обеспечивало равенство возможностей и функционирование социальных лифтов, но одновременно и не способствовало получению излишнего образования теми, кого оно могло побудить желать большего, покинуть свое место в обществе, не имея на то никаких оснований. По сути, это было решение давать хорошее образование только избранным, лучшим, наиболее способным. Тем, кто в дальнейшем станет служить государству. Новой привилегированной элите, в основе привилегий которой будет лежать лишь талант.