— Такое ощущение, что нас, как перекати поле, несло по камням, — поморщился Барт.

— Радуйся, что все кости целы, — посоветовал мудрый малиец.

Они все же встали. Держась за древовидные канаты лиан, доковыляли до края площадки, передохнули и, помогая друг другу, взобрались на невысокую гряду.

— Ничего не понимаю, — ошарашенно взглянул на друга Моду.

Барт же лишь молча открывал и закрывал рот, не в состоянии вымолвить ни слова.

Скальная гребенка, на которой они оказались, служила тупиком одной из догонских террас. Внизу, насколько хватало обзора, виднелись заплатки огородов, редкие баобабы, светились маленькие синие озерца. Справа, на террасе, размещавшейся чуть выше, серебрились под низким солнцем островерхие хижины крошечной деревни.

Слева, на нижнем пологом уступе, плавно перетекающем в уютную долину, разместилась еще одна деревня, побольше. Три кривоватые улочки, пальмовые навесы, острые конусы соломенных крыш виделись ясно, как на вытянутой ладони. Пониже деревни, уже в долине, росли баобабы. Целая роща, нет, скорее, аллея, ровная, словно деревья сажали по строгой линейке.

Барт совершенно точно знал, что такая аллея на Бандиагаре одна. Та самая, возле которой их с Адамом накрыл чудовищный по величине град. Но те баобабы располагались совершенно в другой от утеса стороне! За двумя скалистыми перевалами! А сам утес, он должен быть там, за этой деревней, этой долиной, часах в восьми тяжелого пути… Конечно, вполне могло статься, что Барт ошибался. И эти баобабы совсем другие, просто — похожие…

— Моду? — вопросительно взглянул он на друга.

Тот, конечно, все понял, не зря и сам не сводил глаз с уникальной аллеи.

— Другой такой на Бандиагаре нет, — глухо предупредил он вопрос приятеля.

И снова они тяжело, до рези в глазах, вглядывались в открывшуюся долину, пытаясь убедить себя, что линейка разлапистых колоссов — всего лишь обман зрения, мираж, выросший из марева розовых скал.

— Который час? — вдруг встревоженно спросил Моду. — Судя по солнцу, скоро вечер.

— И что? — не понял Барт, рассматривая собственное запястье, на котором серебрился прочный браслет, некогда поддерживающий часы. Теперь от часов осталась лишь накрепко спаянная с браслетом нижняя плоскость.

— В деревне нет ни одного человека!

— В смысле? — снова не понял Макс.

— Погляди! — ткнул в островерхие крыши черный палец малиец.

Барт стал всматриваться в корявые улочки, пытаясь ухватить далекое движение.

В этот момент за коричневым срезом скалы послышалось тяжелое дыхание, зашуршали осыпающиеся камни, и на площадке возник борзогон.

Впервые за всю свою долгую жизнь, проведенную в непростых путешествиях, Макс буквально понял, что означает выражение «на человеке нет лица».

* * *

Сквозь дремотное полузабытье Ольга слышала какие-то голоса, чувствовала, как впиваются в кожу острые иглы. Один раз она даже попыталась открыть глаза, но ничего, кроме белой ровной стены напротив, не увидела. Пребывать в состоянии небытия было сладко и спокойно. Не хотелось ни шевелиться, ни говорить. Она не знала, где находится, да и никаких вопросов в ее голове не возникало. Просто покой. Без мыслей, эмоций, воспоминаний.

В момент следующего пробуждения она ощутила приятное покачивание и невнятный шорох воды и поняла, что лежит на глади теплого спокойного моря, далеко от берега и людей. Невесомое тело почти не ощущалось, и девушка решила, что поспит еще, тем более что прямо в глаза светило яркое солнце, и открывать их совсем не хотелось. Макс улетел, она одна, куда спешить?

Чудное механическое слово «пневмоторакс» прямо у ее уха звучало на разные голоса. Рокочущий густой бас, светлый девчачий ручеек, приятный молодой баритон.

— Уникальный случай. Организм борется, не приходя в сознание, словно все силы мобилизованы на выздоровление, а мозг сознательно отключен, чтобы не мешать физиологии…

Как интересно, — подумала Славина, — значит, мозг сам себя может включать и выключать. У него есть волшебная кнопка…

Кнопка представилась большой и ярко-красной. Возле нее, охраняя от сторонних посягательств, сидела странная лысая кошка. Ушастая и свирепая. Кошка предостерегающе шевелила короткими обгоревшими усами и говорила кому-то невидимому, но явно зловещему:

— Не трогай ее! Это ангел.

И тут появился Макс. Незнакомый, заросший седой бородой, в длинной черной рясе. Он взял кошку на руки, погладил и посадил Ольге на колени. Кошка тут же начала лизать сгиб ее локтя мокрым холодным языком.

Ольге стало щекотно, она шевельнулась, чтобы убрать руку из-под настойчивого кошачьего языка.

— Ну-ну, — погрозил ей пальцем Макс, — тихо! Сейчас сделаем укольчик.

Кошка, не желая оставлять понравившуюся руку, последний раз шаркнула наждаком и вдруг шаловливо куснула ее в самый сгиб.

Тут же по руке, а потом и по всему телу разлилось тепло, оно поднялось по шее к глазам, и все вокруг: и Макс, и его борода, и ушастая кошка — поплыли, удаляясь, в синий теплый простор, где едва уловимо пахло солью и мокрым железом.

— Что? — дернулся Моду навстречу пошатывающемуся от ужаса парню. — Что случилось?

Лади молчал. Шоколадное лицо словно осыпал мелкий светлый пепел. Тонкие ноздри, крупный рот, огромные горячие глаза — все подернулось паутиной этой мертвой пыли, превратив симпатичную юную мордаху в оскаленную неподвижную маску. Единственно живым на этом выжженном пепелище оставались зубы. Сверкающие, крупные, существующие сами по себе, отдельно от губ, глаз, щек, они громко и ритмично клацали, будто механическая детская игрушка, заведенная маленьким ключиком.

— Лади, кто тебя напугал? — встревожился Моду. — Где люди?

Парнишка мелко затрясся и вдруг, перекрывая собственное непрекращающееся клацанье, громко и утробно взвыл.

— Ну, говори же! — прикрикнул Моду и, размахнувшись, влепил борзогону тяжелую пощечину.

Лади еще раз взвыл, тонко и жалобно, плюхнулся на колени, зажал ладонью рот и принялся ритмично раскачиваться, словно маятник больших часов.

Моду занес руку с другой стороны, все же намереваясь привести парня в чувство, но Лади вдруг резко вскочил и, тыча пальцем вниз, на золотящиеся маковки деревенских крыш, что-то горячо и быстро залопотал на непонятном Максу местном диалекте.

Моду о чем-то быстро спросил, перебивая парня, тот ответил и снова взвыл, тонко и жалобно.

— Он говорит, что все догоны ушли, — растерянно перевел Моду. — Что в деревне нет ни одного человека.

— Куда ушли? — не понял Барт. — Зачем?

— Домой, — борзогон поднял в небо черный палец, — на Сиги толо.