— Соня… — Джо покачал головой. — Сэр, не обращайте внимания, Соня не привыкла к таким испытаниям…

— Да я еще и похлеще видала!

Август выбрал себе табурет покрепче и плотно сел напротив Сони.

— Помолчите, — попросил он. Очень спокойно. Но так весомо, что Соня попятилась. — Ю Линь, положи все инструменты на стол и пойди вымой руки. Соня прекрасно справится с обработкой ран, ее учили основам медицины. Тем более что Джо — ее жених, а ты вовсе не ее служанка, чтобы работать не покладая рук, пока она устраивает сцены. Соня, займись делом. Своим делом.

Соня с некоторым ужасом поглядела на кровавые тряпки на столе, на инструменты, но спорить не стала. И судя по тому, как ловко она взялась за хирургический степлер, во дворце императора ей преподали не только теорию, но и практику.

Ю Линь молча отошла, тщательно вымыла руки и принялась собирать чай.

— А пока вы, Соня, штопаете своего жениха, я задам вам несколько вопросов. Я бы хотел, чтобы вы ответили на них в присутствии Джо. Исключительно для того, чтобы он верно представлял себе истинное положение дел. Затем я сделаю вам одно предложение. Если мы найдем компромисс, я не стану возражать против вашего отъезда. Куда захотите. Если здесь в гараже нет какой-нибудь машины, вызовите такси. Надеюсь, к утру городские службы справятся с последствиями погрома и смогут обработать ваш вызов. Согласны?

Она застыла, подозревая подвох. Да никакого подвоха нет, могла бы сказать я, просто услышишь часть правды. Очень неприятной для самолюбия правды. Я понятия не имела, что собирается предпринять Август, зато отлично помнила, как он обошелся с моим самолюбием. Гордыня — это ведь такое загадочное растение, которое с одинаковым успехом всходит на почве как мании величия, так и комплекса неполноценности. И выпалывать этот сорняк одинаково больно в обоих случаях.

— Вы утверждаете, что Юджин — будем называть его так, хотя в его отсутствие, в беседе третьих лиц это вульгарно, — дал вам некое обещание. Вы помните дословно, как именно звучало это обещание?

Соня поджала губы.

— Разумеется. Он сказал: «Не тревожься о своем будущем. Я никогда не оставлю тебя».

— Это все?

— Да.

Ага, Джо уже уловил двусмысленность цитаты.

— Эти слова можно понимать как угодно, — продолжал Август. — Что именно дало вам основания считать, что Юджин планирует взять вас в жены?

— Его порядочность. Он поклялся не брать наложниц. Никогда. Меня готовили в наложницы ему, но он не таков. Это он и дал понять своим обещанием. Наложницу оставить можно, а развод с женой в этих кругах недопустим.

— Доводилось ли вам слышать непосредственно от Юджина, что он рассматривает вас как потенциальную подругу жизни, в любом качестве? Именно от него?

— Это невозможно! — Соня нервно засмеялась. — Вы с ума сошли. Не знаю, как принято вести себя юношам из хороших семей на Земле, но в Пекине такое невозможно.

Какая наивность. Мне даже интересно: если такое невозможно, то каким образом старый император ухитрился обзавестись наследником? Ведь его родители давно были мертвы, и некому было провести деликатные переговоры для бедняжки императора.

— Все решается через родителей, не так ли? Хорошо. Что говорил о вашем будущем старый император? Вы ведь до побега были в фаворе у него.

Соня задумалась, опустила взгляд. Потом вскинула голову:

— Ничего. Он восхищался тем, что я выросла настоящей китаянкой. Должно быть, вы знаете… я ведь не чистокровная. Я не знаю, кем была моя мать. Мне никогда не говорили о ней. И это дурной знак. Я боюсь, что она была шпионкой. Выведывала тайны, притворяясь любовницей крупного чиновника… наверное, он и был моим отцом. Я думаю так, потому что мой отец не захотел меня знать. И виной этому только та грязь, которая была связана с именем моей матери.

— Вернемся к вашей личной жизни. От кого вы впервые услышали предположение, будто вас растят для роли наложницы?

— Не помню. — Соня покачала головой. — Я была еще маленькая. Мне в лицо такого не говорили никогда. Должно быть, я услышала случайно. Слуги между собой говорили, наверное. Не могу ответить точно. Я росла с этим знанием, вот и все.

— Почему вы выбрали для себя именно фамилию Джонс?

Соня отвела глаза.

— Я хотела носить простую фамилию. Земную. Я хотела убежать из Пекина. Куда-нибудь. И там, то есть уже здесь, моя фамилия должна была звучать уместно. Ведь мое имя — оно тоже не китайское. Мне нужна была фамилия под стать имени.

— Простых фамилий очень много. Вы собирались бежать в Куашнару, здесь старожилы носят немецкие фамилии. Почему вы выбрали для себя английскую?

— Какая разница, английская или нет? Мне назвали несколько фамилий, я подумала, что Джонс — самая уместная.

— Может быть, эту фамилию носил кто-то, кем вы восхищались? В Шанхае ведь бывают иностранцы. Даже в императорском дворце — бывают.

Соня отложила степлер и села, уронив руки. Через несколько мгновений вскинула голову — скорей обиженно, чем гордо.

— Ну хорошо. Хорошо! Пусть даже так. В конце концов, это не преступление — кем-то восхищаться. Да, лорд Маккинби, был такой человек. Женщина. И что это, по-вашему, означает?!

— Вы до сих пор восхищаетесь ею?

— Да!

— Могу я попросить вас рассказать о ней?

— Она была пленница. Как и я. Она хотела написать книгу о Китае. Ее пустили в страну, а потом не выпустили. Но она была такая гордая, что никогда и никому не показывала, как это унизительно — жить в плену, пусть даже тюрьма золотая. Ее звали Ирья. Ирья Джонс. Она была совсем, совсем белая. С красными волосами. Она всегда смеялась. Если бы она прожила чуть подольше, я бы, наверное, обожала ее, мечтала бы стать ее служанкой. Ее убили. Инсценировали несчастный случай на охоте. Потому что даже в плену она умела привлекать людей к себе, и император счел ее слишком опасной. Он мог бы депортировать Ирью, только он никогда никого не выпускал живым. Поэтому Ирью убили. И даже мертвую не отпустили домой. Ее похоронили на дворцовом кладбище. На почетном месте. Я часто бывала на ее могиле. Мечтала, что украду урну с ее пеплом и отвезу туда, где живет ее семья. Я хотела вернуть ее домой.

— Вам ведь было около тринадцати, когда Сун Цзымин рассказал вам о ней?

Соня застыла, широко раскрыв глаза. А я вспомнила нашего переводчика в Пекине… Это он?

— Вы…

— Да. Я услышал эту историю от него. Но Сун Цзымин не может знать, что чувствовали вы. Как и вы не можете знать, чей приказ он выполнял, выдавая вам такие секреты.

— Приказ? Вы шутите. Сун… Сун сделал это, потому что считал все происходящее несправедливостью!

— Это большой и философский вопрос. Не могу исключать, что несправедливостью считал происходящее его господин. Итак, что сказал вам Сун?