После этого шокирующего заявления Коуда гарвардская группа закрыла дело Марджери, завершив двухлетнее сотрудничество университета с медиумом. Считая, что пришло время представить окончательные выводы общественности, Хоагленд согласился опубликовать статью с результатами исследования в журнале «Атлантик». Правда, написание статьи заняло у него длительное время, и три месяца Крэндоны не получали никаких известий с другого берега Чарльза. Они были в ужасе, когда Стюарт Гриском рассказал им, что именно Грант Коуд представил доказательства, свидетельствующие против них.

После бурной дискуссии по этому поводу журналисту удалось убедить доктора Крэндона показать ему протоколы гарвардских сеансов. «Эти протоколы нужны были мне для двух целей, – писал Гриском Гудини. – Во-первых, использовать их для статей в «Геральд», что нам, безусловно, удалось, а во-вторых, поднять из-за этих протоколов такой скандал, что все исследователи будут вынуждены что-то сказать в свое оправдание».

Замысел Грискома сработал. Сколь бы ни возмущала Роя шумиха, вызванная исследованием «В мире науки», тайные эксперименты в Гарварде привели к не меньшей сенсации и привлекли внимание всей страны. Грискому удалось опубликовать эту новость раньше, чем вышел отчет Хоагленда в журнале «Атлантик». В статье Грискома говорилось, что, хотя гарвардская команда считала действия Крэндонов результатом «добрых намерений», все проявления способностей Марджери имели естественное объяснение. Исследователи пытались деликатно (но, с точки зрения Грискома, неудовлетворительно) разрешить этот парадокс, согласно которому медиум одновременно и верила в свои способности, и имитировала паранормальные явления, следующим образом: они считали, что она действовала в состоянии гипноза или под влиянием собственного бессознательного. «В результате в Гарварде поднялся страшный скандал», – писал Гудини Гриском. Старшие и именитые ученые не хотели, чтобы их имена связывали со странными выводами исследований, в которых не упоминалось мошенничество Марджери, а все потому, что Хоагленд не хотел опорочить Крэндонов. В частных разговорах некоторые из них ворчали, мол, неужели медиум была в гипнотическом трансе, когда запихивала поддельную «астральную руку» себе во влагалище?

В канун Хэллоуина профессоры и большинство членов официальной гарвардской группы сказали Грискому, что феномены Марджери, безусловно, были результатом обмана. Все они, за исключением Коуда, полагали, что Марджери осознавала свои действия. Они скорее считали, что это доктор Крэндон страдает от расстройства личности. «Он верит в эти явления и в то же время помогает имитировать их. Что касается Марджери, то ни один из исследователей (кроме Коуда) не считает ее честной в этом вопросе», – писал Гудини Гриском. Но один журналист все еще сочувствовал делу Марджери: вскоре Джон Т. Флинн опубликовал хвалебную статью о медиуме в «Кольеровском еженедельнике». Взяв у Коуда интервью, Флинн сказал Крэндонам, что первые шесть сеансов «произвели глубокое впечатление на гарвардскую группу и исследователи были близки к вынесению положительного решения». Даже выступив с заявлением о вине Марджери, Коуд считал часть проявлений ее способностей подлинными.

Проблема Коуда была типичной для многих поклонников Марджери: они привязывались к медиуму и страдали от противоречия между своей влюбленностью и явными признаками обмана со стороны любимой. Коуд был в ужасе, когда исследователи воспользовались его заявлением и представили эту сложную ситуацию в черно-белом цвете: ученые игнорировали необъяснимые феномены на сеансах, «чтобы доказать вину Крэндонов».

И пусть он не знал, что творится в голове у Марджери, он чувствовал, что у нее на душе. В письмах он говорил, что она «не обманщица, а прекрасная женщина, которая честна до конца». Одному своему коллеге-исследователю он заявил, что «эти фокусы составляют лишь малую часть проявлений медиумизма».

Грант Коуд всегда казался Марджери нервным, депрессивным, склонным к мелодраматизму молодым человеком, и его эмоциональные проблемы, в частности неудачи в литературной карьере и измена жены, вызывали у нее сочувствие. Он действительно пытался предотвратить обвинения Марджери в мошенничестве, но в то же время сам разоблачил ее. И если он действительно стоял на позициях свободной любви, как Мина сказала Грискому, то он не понимал, что ее любовь – или страсть – имела свою цену, поскольку и его репутация тоже могла пострадать.

Марджери сказала Грискому, что Коуд пришел к ней домой и разрыдался. Она показала ему письма Коуда – «страстные, дикие, истеричные, почти безумные», как сказал Гриском Гудини. Более того, Рой в присутствии коллег назвал юношу «дегенератом». Коуд понимал, что способности Марджери вызывали у доктора Крэндона «что-то вроде фанатичной веры», и потому не удивился, когда доктор обвинил его в сексуальных домогательствах к жене. По словам доктора Крэндона, когда Марджери отвергла ухаживания Коуда, тот попытался изнасиловать ее![85]

После этого Рой пригрозил, что подаст в суд на Коуда и остальных исследователей за клевету. Услышав об этом, коллега Коуда Фостер Деймон рассмеялся, сказав, что «не отказался бы взглянуть на лица присяжных в Бостоне, когда они осознают, где именно она хранила свои хитроумные приспособления».

В дискуссию, начатую гарвардской группой, втянулось и Американское общество психических исследований. Малкольм Берд взялся за перо, защищая Марджери, и в журнале Общества назвал гарвардских исследователей «группой юношей», чей возраст, намекал он, свидетельствовал об их невежестве в вопросах женской физиологии: мол, они попросту не представляли себе, каковы размеры женского влагалища. Их теория «влагалища как хранилища», казалось, «выходила за пределы представимого». Неудивительно, учитывая, что эти юноши были поэтами, историками, психологами, но отнюдь не медиками. «Мистер Хоагленд и его коллеги, выпускники филологического факультета, явно неверно себе представляют размеры, форму и прочие важные характеристики анатомии женских половых органов, которые они имеют в виду, когда используют эвфемизм “в теле медиума”».

Доктор Крэндон выдвинул еще один аргумент против доводов гарвардской группы. Сеанс проводился в тот день, когда у Марджери была менструация, а ведь ее обвиняли в том, что она достала ряд предметов из своего влагалища и положила их на стол. Но ни на столе, ни на руках исследователей, прикасавшихся к эктоплазме, не осталось следов крови. «Доктор Крэндон считал, что, исходя из этого, Марджери не могла мошенничать», – писал Гриском. Отсутствие крови доказывало ее невинность.

В конце концов «честный Гарвард», как пелось в гимне университета, не оправдал своего доброго имени, жаловалась Марджери. Исследователи, отрицая способности Марджери, спрятались за прочными университетскими стенами: ее разоблачители отказались назвать свои имена в прессе, а Грант Коуд уехал в Делавер, где журналисты не могли найти его. Вся эта история, по словам Марджери, была отвратительна и совершенно излишня.