— Что означает это оскорбление? — вскричала Кука.

— Замечательные парни, — сказал Овехеро.

— Таких днем с огнем не найдешь, — сказал Реморино.

— Он мне не верил, а ему нужен был пистолет с рукояткой, — сказал номер 18.

— Отправляйся к себе в комнату, а то велю вкатить тебе клизму, — сказал Овехеро.

— Смерть собаке, — сказал номер 18.

(-131)

(-41)

Морелли подумывал о списке acknowledgments,[567] который он так никогда и не включил в опубликованные произведения. Он оставил только несколько имен: Джелли Ролл Мортон, Робер Музиль, Дайзетцу Тейтаро Судзуки, Раймон Руссель, Курт Швиттерс, Виейра да Силва, Акутагава, Антон Веберн, Грета Гарбо, Хосе Лесама Лима, Бунюэль, Луи Армстронг, Борхес, Мишо, Дино Буццати, Макс Эрнст, Певзнер, Гильгамеш (?), Гарсиласо, Арчимбольдо, Рене Клер, Пьеро ди Козимо, Уоллес Стивенс, Айзек Динесен. Имена Рембо, Пикассо, Чаплина, Альбана Берга[568] и некоторых других были зачеркнуты тоненькой линией, как будто их известность была слишком очевидна, чтобы о ней упоминать. Но они все были более или менее таковыми, почему Морелли и не решился включить перечень имен ни в одно из своих изданий.

(-26)

Неоконченные заметки Морелли

У меня всегда такое ощущение, что прямо передо мной, у самого моего лица, и между пальцами рук вдруг вспыхивает свет, я словно бы вторгаюсь в кого-то другого, или кто-то другой вторгается в меня, нечто абсолютно прозрачное, что может сгуститься и стать материей света, без времени и пространства. Что-то похожее на дверь из опала и алмазов, за которой начинается то, что ты есть на самом деле и чем ты не хочешь, не умеешь и не можешь быть.

Нет ничего нового ни в этой жажде, ни в этих сомнениях; впрочем, согласен, с каждым разом я чувствую все большее замешательство перед эрзацем, который предложен мне в виде таинственной связи между днем и ночью, в виде хранилища фактов, и воспоминаний, и страстей, о которые я в клочья ободрал отведенное мне время и свою шкуру, все эти проявления, упрятанные куда-то в глубину, такие далекие от того, что совсем рядом, у самого моего лица, предвидение, которое становится видением, изобличающее ту мнимую свободу, с которой я бреду сквозь улицы и годы.

Поскольку я — это всего лишь тело, уже гниющее в какой-нибудь точке будущего, и кости, этот отживший анахронизм, и я чувствую, что мое тело взывает и взывает к сознанию, требуя сделать что-нибудь, пока еще непонятно что, лишь бы не дать себе превратиться в кучу падали. Это тело, которое есть я, предвидит такое состояние, при котором, отрицая себя такого, какой ты есть, и отрицая объективную связь вещей и явлений, сознание уходит за пределы тела и за пределы мира, что и является подлинным восхождением к бытию. Тело мое будет продолжать жить, но это будет не Морелли, это буду не я в тысяча девятьсот пятидесятом году, сгнивший уже настолько, как будто сейчас девятьсот восьмидесятый, тело мое будет жить, потому что за дверью из света (как еще назвать то, что облепляет мое лицо) существование будет значить нечто совсем другое, не тело, и не тело и душа, и не я или другой, не завтра и вчера. Все зависит от… (далее зачеркнуто).

Печальный финал: подобное satori[569] длится лишь мгновение, затем все возвращается на круги своя. Но чтобы достичь его, надо пройти вспять всю историю, и внешнюю, и внутреннюю. Trop tard pour moi. Crever en italien, voire en occidental, c’est tout ce qui me reste. Mon petit café-crème le matin, si agréable…[570]

(-33)

Одно время Морелли подумывал о книге, которая состояла бы из отдельных заметок. Лучше всего его намерения выражает следующая запись: «Психология — слово, похожее на старуху. Один швед работает над теорией химической природы мысли.[572] Химия, электромагнетизм, таинственные флюиды живой материи — все это странным образом вызывает в памяти понятие маны как первоисточника; получается, что за пределами социального поведения может существовать взаимодействие иной природы, похожее на игру в бильярд, которую затевают и которой мучатся некие индивидуумы, драма без Эдипа, без Растиньяка, без Федры,[573] драма безличная, где сознание и страсти персонажей подключаются, так сказать, уже по ходу дела. Как если бы на высшем уровне клубок взаимоотношений участников драмы завязывался и развязывался сам собой. Или — чтобы сделать приятное тому шведу — некие индивидуумы решили бы без всякой задней мысли проникнуть в глубинные химические процессы остальных людей, и наоборот, следствием чего являются наиболее любопытные и вызывающие наибольший интерес цепные реакции как расщепления, так и преобразования.