– Что? А, очень хорошо. Да-да, А Так.

Старуха тут же заковыляла к буфету, открыла его, достала коньяк, до которого, как она знала, была охоча госпожа, и налила рюмку.

– Бедная Матушка, чтобы Батюшка так гневался! Ужасно! Что на него нашло? И почему он запретил нам выглядывать из окна?

«Потому что не хочет, чтобы вы, дерьмо черепашье, ворюги, видели, как он откапывает в саду свой секретный сейф, – думала Диана. – Чтобы даже я видела». Она мрачно улыбнулась про себя, попивая чудесный, мягкий напиток и понемногу успокаиваясь, потому что знала, где зарыт стальной ящик. С ее стороны это был верный шаг – тайком подсмотреть, как муж закапывает сейф. На тот случай, если, упаси Боже, боги заберут его с земли до того, как он расскажет ей, где находится потайное место. Это был ее долг – нарушить данное ему обещание и проследить за ним той ночью, во время японской оккупации, когда он мудро собрал все ценности и спрятал их.

Что сейчас хранится в ящике, она не знала. Ей было все равно. Филлип открывал и закрывал его много раз, всегда тайно. Ей было все равно, пока она знала, где ее муж, в каких банках он арендует депозитные ячейки и где держит ключи от них, на всякий случай.

«В конце концов, – уверенно рассуждала она, – если он умрет, без меня дом Чэнь просто рухнет».

– Перестань причитать, А Сунь! – Она встала и задернула длинные шторы. На улице было темно, ничего не разглядишь в саду, кроме дорожки, высоких стальных ворот и дороги за ними.

– Еще налить, Матушка? – спросила старая ама.

– Спасибо, масляный роток, – ласково ответила Диана: гнев уже отступил перед разливающимся внутри хмельным теплом. – А потом можешь помассировать мне шею. У меня болит голова. А вы двое сядьте, придержите языки, и чтобы ни звука, пока не придет Батюшка!

* * *

Филлип Чэнь торопливо шагал по садовой дорожке. В одной руке у него был фонарик, в другой – лопата. Дорожка вилась вниз через ухоженный сад, который за поворотом переходил в заросли деревьев и кустарников. На миг Филлип остановился, определяясь, потом нашел место, которое искал. Помедлив, он оглянулся, хотя и знал, что теперь увидеть его из дома никак нельзя. Убедился, что следить за ним невозможно, и включил фонарик. Пошарив в траве, луч света остановился у подножия дерева. Место вроде бы нетронуто. Он осторожно отодвинул в сторону дерн. Земля под ним была потревожена, и старик грязно выругался:

– Ох, свинья… мой собственный сын!

С трудом собравшись, Филлип стал копать. Земля была мягкой.

Все время после отъезда с вечеринки он пытался вспомнить, когда точно в последний раз выкапывал сейф. Теперь Филлип уверился, что это было весной, когда ему понадобились купчие на ряд лачуг в районе Ваньчай, которые он продал Дональду Мак-Брайду для одного из его больших новых проектов в пятьдесят раз дороже их цены.

– Где был тогда Джон? – пробормотал он. – Был ли он в доме?

Копая, Филлип старался вспомнить, но ничего не получалось. Он знал, что сам никогда не стал бы выкапывать сейф, если это было опасно или в доме были посторонние, и что всегда действовал осмотрительно. «Но Джон? Мне бы и в голову не пришло… Должно быть, Джон следил за мной».

Лопата ударилась о металл. Осторожно очистив поверхность сейфа от земли, он поднял защитную материю и открыл тугой замок. Петли крышки были хорошо смазаны. Трясущейся рукой он направил луч фонарика внутрь сейфа. Все документы, купчие и тайные балансовые ведомости, казалось, были в порядке, их никто не трогал, но он знал, что бумаги, должно быть, вынимали и читали – копировали или выучивали наизусть. Кое-какая информация из банковской ячейки сына могла попасть в нее только отсюда.

Все коробочки с драгоценностями, большие и маленькие, были на месте. Нервно дрожа, он схватил ту, что искал, и открыл. Половинка монеты исчезла. Исчез и документ с прилагавшимся к ней объяснением.

По щекам Филлипа покатились слезы ярости. Сердце колотилось, он вдыхал запах сырой земли и знал, что, будь его сын здесь, он с наслаждением задушил бы его собственными руками.

– Ох, мой сын, мой сын… пусть падет на тебя проклятье всех богов!

Колени подгибались. Шатаясь, он присел на камень и попытался собраться с мыслями. В ушах звучали слова отца, который предупреждал на смертном одре: «Не потеряй эту монету, сын мой! Это залог нашего выживания, орудие нашей власти над Благородным Домом».

Именно тогда, в 1937 году, он впервые узнал тайну из тайн дома Чэнь: ставший компрадором становился одним из лидеров Хунмэнь[114] в Гонконге. Эта великая тайная триада, изначально сформированная, чтобы возглавить восстание китайцев против ненавистных маньчжурских правителей, при Сунь Ятсене превратилась в 14К.[115] Компрадор выступал главным легальным связующим звеном между китайской иерархией на Острове[116] и наследниками 14К на материке. Благодаря Чэнь-цзе Жэнь Ину, известному как Жэнь-гуа, легендарному главному торговцу гунхана,[117] которому была пожалована императорская монополия на всю торговлю с иными странами, дом Чэнь оказался навечно связан с Благородным Домом и узами собственности, и кровными узами.

«Слушай внимательно, сын мой, – шептал умирающий. – Тайбань, мой прадед Дирк Струан, равно как и Благородный Дом, – творение Жэнь-гуа. Жэнь-гуа выпестовал, сформировал и его, и Дирка Струана. У Тайбаня было две наложницы. Первая – это Кай-сун, одна из дочерей Жэнь-гуа от пятой жены. Их сыном стал Гордон Чэнь, мой отец, твой дед. С Чжун Жэнь Мэй-мэй, своей второй наложницей, Тайбань прожил шесть лет и тайно женился на ней незадолго до великого тайфуна, убившего их обоих. Ей шел тогда двадцать первый год. Очень умную, любимую внучку Жэнь-гуа, ее продали Тайбаню в семнадцать лет. Она должна была научить его цивилизованным манерам так, чтобы он и не догадался, что его обучают. От них пошли Дункан и Кейт, которые взяли фамилию Чжун и воспитывались в доме моего отца. Отец отдал Кейт замуж за шанхайского торговца с Китаем по имени Питер Гэваллан. Эндрю Гэваллан тоже наш родственник, хоть и не знает об этом… Ничего, все семейные древа в сейфе. Их так много. Мы все в родственных отношениях – семьи У, Кван, Сун, Гао, Квок, Энг – все старые семьи. Пользуйся этими знаниями с осторожностью. Вот ключ от сейфа.